Красное зарево над Кладно - [46]

— Чтоб их громом разразило, мошенников! Кто бы подумал, что они будут вот так жульничать. Признаюсь, Тонда, я этого не понимаю, объясни, пожалуйста. Мне думалось, что «социалистическая» и «социальная» республика одно и то же. Как можем разобраться в этом мы, обыкновенные шахтеры. Я всегда считал себя, бог знает, каким умным. Будто все уж о социализме знаю. А теперь оказывается, что «социальная» и «социалистическая» это не одно и то же?

— Нет, дорогой товарищ, между «социальной» и «социалистической» республикой разница большая.

— Клянусь, не понимаю. Как это так, скажи?

— Ну, как бы тебе коротко и ясно объяснить? Одно дело социальные реформы, а другое социалистические перевороты. Это ты понимаешь, верно?

— Погоди. Ну, это я знаю. С социальными реформами может и капиталист согласиться, однако с социализацией он соглашаться не станет.

— Вот видишь! В социальной республике можешь проводить реформистскую политику. Можешь, к примеру, узаконить восьмичасовой рабочий день, завести социальное страхование, установить даже минимум, ниже которого заработная плата не может спускаться, и тому подобное. Но одного ты не имеешь права тронуть, не имеешь права коснуться священной капиталистической частной собственности. Социальными реформами, может быть, ты несколько ограничишь капиталистические прибыли, но тебе не дозволяется уничтожить право капиталистов эксплуатировать чужой труд, это был бы уже не социал-реформизм, это была бы социализация. Чтобы установить социалистическую республику, социальных реформ недостаточно, тут необходимо совершить социальную революцию. Ты должен уничтожить капиталистическое господство, чтобы экспроприировать фабрики, национализировать банки и строить социализм.

— Так вот оно что, стало быть! Теперь я это понимаю. Нужно постоянно учиться. Видишь, Тоничек, я думаю, что именно в этом слабость нашей нынешней партии и ее руководства. Они очень мало учили нас этому настоящему революционному социализму. Если бы нам все было ясно, что могли бы мы сделать уже 14 и 28 октября! Республика могла бы быть сегодня совершенно другой! Правда, мы совершили революцию. Мы выгнали эту мразь, полковника Глошека, который во время войны был главным комендантом Кладно. Мы выгнали и капитана Гаусманна с Энгерта и других комендантов шахт. Мы разоружили венгерских ополченцев, сорвали и австрийских орлов и черно-желтые флаги[22]. Но шахты-то и заводы попрежнему в руках старых, капиталистических акционеров. Они — хозяева, мы на них работаем как каторжные, а они загребают прибыли. Мотаемся, как в заколдованном кругу. Можешь требовать повышения заработной платы лишь до тех пор, пока добыча прибыльна владельцам шахт. А если для них не будет прибыльной, они остановят работу и прекратят добычу. Но республике нужен уголь. Поэтому шахтеры обязаны уголь добывать независимо от того, хорошо ли им это оплачивают. Вижу, Тонда, что за это мы должны взяться совершенно иначе, как следует. Нужно поговорить об этих делах в партии и на съезде. Ты, ведь, едешь на съезд?

— Еду, Гонза. Именно об этом я хотел с тобой поговорить. Ты знаешь, что на съезде будет обсуждаться вопрос и относительно объединения нашей партии с национальными социалистами. Что ты на это скажешь? Как на это смотрят шахтеры? — задает Тонда вопросы Ванеку.

— Сказать тебе правду, не нравится нам это. Знаешь, сколько раз мы с ними здесь в Кладно дрались. Что бы ты ни делал, они всегда оказывались штрейкбрехерами. Всегда нападали на нас сзади. Правда, во время войны положение сильно изменилось. Но почему изменилось? Думаю, потому, что их штрейкбрехерские газеты не выходили, а разные стршибрные, свозилы и им подобные не могли выступать перед рабочими. Поэтому и рабочие, которые были национальными социалистами, раз никто не морочил их, повели себя прилично и шли вместе с нами. Когда я это, Тонда, своими простыми шахтерскими мозгами обдумываю, то говорю себе: нам сегодня в первую очередь нужно единство в низах, среди рабочих, а не единство верхушек партии. Посмотри только, пожалуйста, какая там у нас, наверху, среди руководящих товарищей, сволочь. Этот Гудец, пльзеньский Пик, Модрачек и наш Людвик Ауст низко пали. Нам надо было бы прежде всего очистить свою партию. Это нам необходимо, как соль. Хотя мне кажется, что мы не сможем этого добиться. Теперь представь себе, что мы там, рядом с нашими правыми, посадим еще вот такого Клофача, Ирку Стршибрного, Свозила и чорт знает каких паразитов. Нет, Тоничек, если ты хочешь, чтобы я говорил от имени шахтеров, так я тебе скажу, мы в этом слиянии опять видим одно только чортово копыто и никакой радости.

— А по-твоему, что следовало бы сделать? — осведомляется Тоник.

— Навести порядок у нас и у них. Нам нужно было бы всю верхушку как следует проверить. Выбросить тех, кто протух, о ком мы знаем, что нынче он никуда не годится, хотя в прошлом у него и были определенные заслуги. Иначе, Тоничек, вперед не двинемся.

— У меня, Гонза, камень свалился с сердца. Мне это слияние тоже не нравится. Но ты ведь знаешь, я был против этого, еще когда с фронта писал. Только я не знал, как обстоит в низах, как на это смотрят шахтеры. На собрании уполномоченных, когда обсуждался вопрос о съезде, никто об этом и слова не проронил, — сетует Тонда.