Красное зарево над Кладно - [33]

— Ну, раз ты не шел, а там их вон сколько, — защищается дочка.

— Тогда я опять уйду, — решает папа, — и можете с мамой идти в реальное училище и выбирать себе другого папу.

— А ты же обещал, что останешься дома. Только ты будешь рассказывать сказки. Ты их не забыл? — прижимается к отцу Манька.

— Не забыл. Ну, давай сядем, — решает папа. — Какую же тебе? — спрашивает он.

— Ирка на огурцах, — хлопает в ладоши дочка.

Иржина медленно, исподволь приближается от своей кроватки к отцу.

— Раз умеешь рассказывать сказки, то можешь быть моим папой. Я тоже хочу к тебе на колени.

Отец поднимает вторую дочку и тоже усаживает ее на колено. Она робко гладит его по щеке и просит:

— Ну так рассказывай!

Отец начинает:

Был Ирка парень хоть куда,

Ходил оборванный всегда…

Не дыша, со вниманием слушают дети. Между тем мать домыла пол.

— Ну, дети, а теперь слезайте с колен! И хватит сказок. Я тоже хочу с папой поговорить!

— А что нам делать? — возражают дети, слезая с папиных колен.

— Поиграйте! — решает мать.

— Во что? — спрашивают дети.

— Во что хотите. Хоть в куклы, — советует мать.

Дети с неохотой медленно отходят в угол.

— Так, Маня. Раньше всего скажи мне, какие тут дела.

— Какие дела? — спрашивает жена и тут же прибавляет: — Скверные! Известно, как после войны.

— А что национальный комитет? Кто председатель? — спрашивает Тонда.

— Доктор Гайн, кто же еще, — отвечает Маржка.

— Что? — в удивлении привстает Тонда. — Как это? Доктор Гайн? Значит, наши дали возможность отнять у них председательское место? Ведь мы имели в Кладно абсолютное большинство.

— Какое там большинство, — объясняет жена. — Говорят, будто теперь надо всей нации объединиться, а для этого надо, чтобы были представлены все. Необходимо, дескать, уничтожить все привилегии. Предоставить всем равное представительство. Для этого придумали паритет. Если взять аграриев, национальных демократов, чешских социалистов, народную партию и так далее, ну, понятно, что у наших большинства нет. Вот потому-то доктор Гайн и председатель. Хорошо еще, что так получилось. Аграрии всеми средствами того же добивались.

— Этого еще недоставало, — взрывается Тонда. — Чтобы в Кладно после крушения австрийской монархии, установления свободной демократической республики аграрий стал председателем национального комитета. Вот уж истинно большего позора не могло бы быть. Придется за это взяться! Когда заседание национального комитета?

— Как раз сегодня и заседают. С трех часов дня. Мне это сказала старая Соукупиха, когда я утром с ней в кооперативе разговаривала, — сообщает Маржка.

— Что же ты мне этого не сказала? Я должен тотчас же туда заглянуть. Может, еще застану, — говорит Тонда, поднимаясь и отыскивая фуражку.

— Постой, куда ж ты уходишь? Национальный комитет обождет. Успеешь еще, работы будет по горло. Никуда не ходи. Только пришел и уже опять убегаешь, — протестует жена.

— Нет, Маня, не годится. Нужно сходить туда посмотреть.

— Я думала, что ты вымоешься. Кто ж его знает, среди кого ты по дороге терся. И сам, небось, вымыться мечтаешь, — уговаривает жена.

— Сказать правду, меньше всего я мечтал о купании и меньше всего оно меня тянуло домой, — искренне признается Тонда.

— Это я знаю, но вымыться тебе надо, — настаивает жена.

— А может, до завтра подождать, до воскресенья, — торгуется Тонда.

— До завтра? — всплескивает руками жена. — Ты думаешь, что я тебя пущу в постель? Еще каких-нибудь насекомых с войны занесешь. Нет, нет, вымыться ты должен. Я поставлю воду на плиту и принесу корыто, — говорит она решительно.

— Ну, ладно, раз это нужно. Так приготовь, — сдается Тонда, — и я вымоюсь, но только когда приду из национального комитета. Забегу еще в Рабочий дом, в буфет. Там наверняка будут старый Ванек и другие товарищи.

— Неужели ты в первый же день пойдешь в трактир? — негодует жена.

— Нет, Маня, не в трактир. Только в Рабочий дом повидаться с товарищами. Готовь корыто, ставь воду на плиту, а как уложишь детей, приходи за мной в Рабочий дом. По крайней мере будешь уверена, что я не задержусь. Ну, а теперь будь здорова и до свидания.

Он обнимает жену, целует ее и идет к выходу…

— Папа, папа, — зовут дети, — и нас тоже поцелуй!

— Вот видите, о вас я чуть было не забыл, — смеется отец, целуя дочерей.

— Это не в первый и не в последний раз. К этому вам, дети, и мне придется привыкнуть. Про нас папа частенько будет забывать и убегать из дому, — вздыхает Маржка.

— Зато, когда он придет домой, он будет рассказывать сказки, правда, папа, — защищает отца маленькая Манька.

— Конечно, буду, — подтверждает отец.

— Тогда, папа, иди. Мама, ты его не задерживай. Папа придет и станет рассказывать сказки, — решают дети.

— Известно, вас папа всегда подкупит, — притворно сердится мать. — Ну, иди же. Я за тобой приду…

В буфете Рабочего дома оживленно. Собравшиеся шахтеры и металлурги обсуждают и спорят о современных проблемах и положении.

Первое слово, как всегда, имеет Гонза Ванек.

— Говорите, что угодно, товарищи, а мне эти новые порядки все-таки не по душе.

— Не кощунствуй, товарищ, — увещевает Ванека Дубец. — Я полагаю, мы должны радоваться тому, что у нас есть сегодня. Посмотрите только, товарищи, сколько перемен! Война кончилась. Австрия распалась. Мы создали свободную демократическую республику. Наши товарищи становятся министрами. Проклятые австрийские двуглавые орлы, которые столетиями вонзали нам когти в грудь, сорваны нами и выброшены. Нет уже королей, не будет и папы римского. Видите, сбывается все, что предсказывал несколько лет назад наш товарищ доктор Соукуп. А сын кузнеца, профессор Масарик, будет заседать теперь в Пражском Граде