Красное ухо - [2]

Покой — это не для него. Хотя иногда, в порядке исключения, он устраивает себе сиесту, поудобнее вытягиваясь на диване.

Оброненное словно ненароком известие о грядущей поездке производит впечатление. Получается, совсем не обязательно выходить из дома, чтобы прослыть великим путешественником. «Я заскочу к вам после Нового года, — говорит он и тут же добавляет: — если, конечно, не буду в Африке, что вполне возможно. А может, все-таки махнуть в Мали, — бормочет он себе под нос, ни к кому как будто не обращаясь. — Ты знаешь, ничего обещать не могу. Не исключено, что в это время буду как раз в Африке».

За кого он нас держит?

Никуда он не поедет. Однако с удовольствием смакует саму идею. Ему не нужна Африка, ему вполне достаточно слова Африка, на употребление которого отныне он имеет полное право. Африка, Африка. Оно уже не звучит так нелепо в его устах. Африка. Он смотрит вдаль уверенным взглядом собственника. Там, за горизонтом, теперь он словно у себя дома. У него есть все основания произносить слово Африка.

В его голосе, когда он говорит об Африке, все чаще слышится легкая пресыщенность.

Можно подумать, что он уже сто раз был в Африке. Можно подумать, что он вообще не вылезает из Африки. Что он как минимум шесть месяцев в году проводит в Африке. И, честно говоря, Африка ему уже поднадоела. Пора бы сделать перерыв. Несколько месяцев вдали от Африки пошли бы ему на пользу, просто чтобы сменить обстановку. Пользуясь передышкой, он наконец почитал бы в свое удовольствие, возможно, даже написал бы что-нибудь. Конечно, ничего такого он не говорит, но его манеры, намеки и недомолвки — все выдает в нем усталого странника, мечтающего передохнуть.

Чтобы с новыми силами пуститься в путь, разумеется.

Какая наивность! А ведь он почти уверен, что до него никто не умел пользоваться бумагой и пишущими средствами, и вот теперь он решил заявить о себе как о человеке деятельном и с этой целью неустанно повторяет слово Африка. Африка, Африка. Иногда он говорит не Африка, а Мали, так вернее.

Точность всегда считалась одним из главных достоинств его стиля.

Его действительно зовут в Мали, в какую-то деревню на берегу реки Нигер. Но он намерен отказаться. Конечно, он не станет разглашать истинные мотивы своего решения. Он не скажет, что на самом деле труслив, нелюбознателен и настолько доволен собой, что не видит оснований для того, чтобы расстаться с привычным образом жизни, и предпочитает и дальше упиваться собственной ограниченностью, погрузившись в самосозерцание.

Прислушайтесь — и вы услышите, как он мурлычет от удовольствия.

В его мозгу зреют строки исключительной поэтической силы.

Африка Красная земля черного человека

Земля где можно встретить самого себя когда осядет пыль

Здесь варварство и дисциплина живут в ладу как верные супруги

А чтоб добраться до сердцевины ты должен вырыть в кожуре колодец

Здесь каждому дано узреть себя в лоснящемся лице эбенового древа

И так далее.

Так и видишь Африку. Зачем куда-то ехать?

О Африка иссохший берег Млечного пути

Луна луны без электричества и без воды

Слону лишенному своих космических сапог не далеко дано уйти

Оружие здесь примитивно но солнце было сражено

И вот его большое тело распластанное по земле

И так далее.

Но он уже не верит в поэзию, а следовательно, и в Африку он больше не верит.

Африка всегда была для него не более чем поэтическим вымыслом, неким пространством, где воображение поселило самых фантастических животных: слона (слона!), жирафу (жирафу!). Но раз поэзия больше не в состоянии облекать ее в слова, Африка должна исчезнуть. Сколько уж времени она не порождает новых толстокожих? И нам, прагматикам, нет больше дела до ее детских сказок. Африка осталась в прошлом.

Это был всего лишь сон.

Наивная выдумка о сохраненной невинности, о первобытной жизни, дошедшей до наших дней. Бурно восторгаясь аутентичностью каких-нибудь масаи[1] или фульбе[2], западный путешественник отказывается признавать и осознавать свою собственную — аутентичность вдруг ни с того ни с сего оказывается синонимом простоты и бескультурья. Он делает вид, что завидует фульбе и масаи, не растратившим своей самобытности, и жалуется на собственную принадлежность к катящейся в пропасть цивилизации, лживой и разобщенной.

Однако все эти восторги, позы, ужимки и жалобы как раз и являются отличительными признаками аутентичного западного путешественника.

Да, у него есть собственные теории, и он охотно делится ими с окружающими. С тех пор как его пригласили в Африку, он считается большим экспертом в этой области. Западный путешественник, к примеру, говорит он и даже осмеливается утверждать, считает каждого фульбе и масаи типичным местным жителем, чья личность в значительной степени сформирована соответствующими традициями, ритуалами и обычаями; они такие трогательные, что он не может на них наглядеться.

Где еще увидишь людей, живущих не во лжи?

Где бы ни находился фульбе, он всегда остается фульбе. Он фульбе на все сто. Он фульбе с головы до пят. Он фульбе, даже когда спит. Он добровольный узник своей фульбистости. Никто не сравнится с фульбе по фульбистости, и уж точно не масаи, в котором для этого слишком много масаистости, который масаи до кончиков ногтей, который даже о посторонних предметах думает масаисто, который никому не уступит ни грамма своей масаистости, о чем свидетельствуют каждый его масаистый жест и каждый его масаистый поступок.