Красное небо - [6]

А мы еще долго сидели на бревнах под забором, обдумывая увиденное и услышанное. Особенно нас занимало то, о чем сказала, уходя, Таня: сюда придет на постой немецкая часть. И скоро - как только похолодает...

Я помню, какие у Тани при этом были глаза. Они необыкновенно блестели, но не радость в них была, а что-то другое.

Степа ушел домой вскоре после Тани, приказав нам собраться в гумне через час. Я думал, что он будет говорить о том, как отомстить Тапе за такое поведение, а услышал совсем другое.

- Слушайте сюда... - заговорщически прошептал он.

Замысел командира нам понравился: операция напоминала военную. Дело касалось старосты Рудяка, которого привезли немцы. А раз его поставили немцы, значит, он такой же враг, как и они. Гляка мы еще считали мелким вредителем: он местный, бывший счетовод. Почти свой человек!

- Тяните соломинки, - предложил нам Степа и вытянул вперед руку. Длинная - стоять на страже, две другие - лезть...

Я и Петрусь вытянули те, что короче.

Это было в пятницу, а операцию назначили на воскресенье. Обычно по воскресеньям Александр Рудяк запрягал чью-либо лошадь и уезжал в Слуцк до самого вечера. Иногда брал с собой и Гляка. Возвращались в сумерках пьяные, нагрузив телегу вещами из еврейских домов, и как воры, оглядываясь по сторонам, волокли узлы по домам.

Значит, воскресенье будет в нашем распоряжении...

Суббота показалась мне нескончаемо длинной. Голова у меня просто пухла от разных мыслей. И не заметил, как стадо перекочевало на озимь, на участок Савки Прокурата - крайний и самый широкий, чуть ли не два надела. Свет не видел такого дурачья, как овцы. На жнивье сколько угодно травы, так нет лезут на пахоту. А там и всходы еще еле заметные, хоть под микроскопом рассматривай. Утром, правда, когда роса, если прилечь и смотреть против солнца, видно хорошо - торчат изредка крохотные росточки-пики, розоватые, и на каждом сверкает капелька.

Странно, но первой узнала о потраве немая сестра Прокурата, жившая вместе с ним. Только показалось стадо вечером на улице, как она выбежала из ворот, замычала, замахала руками, вырвала из моих рук кнут и начала хлестать по чем попало. И все показывала куда-то в поле, повыше хат...

Ночью накануне операции я спал скверно и видел не менее ста снов...

Утром вид у меня был неважнецкий. Мать собралась было бежать на базар в город, отнести пару десятков яиц, обменять на очень нужную нам соль. Но посмотрела на меня, пощупала лоб - не заболел ли я? И отложила свой поход в город, погнала овец вместо меня.

Мы были убеждены, что операцию провели чисто.

Залезть по углу на чердак Рудяковой хаты - раз плюнуть. Со стороны огородов чердак прикрыт плохо: не хватало всех досок, а некоторые держались только на одном гвозде, и их можно было раздвигать.

На чердаке над сенями был полумрак. Под ногами гремели доски, они лежали на балках не вплотную, и Петрусь, оступившись, чуть не провалился вниз. Захныкал, захлюпал носом... Я ухватился руками за балку, повис, болтая ногами - и спрыгнул на пол.

- Давай! - и выставил руки навстречу Петрусю.

Он заерзал там наверху и снова захныкал.

Горе с этими коротышками. Уж лучше бы я пошел на это дело один...

На чердак хаты вела приставная жердяная лестница. Едва не надорвался, пока отвалил ее от хаты. Наконец она грохнулась на первую балку над сенями. Пусть слезает со всеми удобствами...

В этой бывшей колхозной конторе мы знаем все углы и закоулки. Бывали не раз, даже недавно Рудяк звал нас мыть посуду из-под молока: его лапища не пролезала в кувшины.

Мы обыскали сени, кладовку - нигде не нашли ни масла, ни сала, ни других продуктов, собранных для немцев. Видимо, Рудяк сегодня погрузил все на телегу и увез в город. Портить было нечего, и наше боевое настроение упало...

Правда, в хате на лавке стояло вдоль стены не менее десятка кувшинов с молоком. Я схватил один, поднял над головой и... За ним второй, третий...

Степа потом говорил, что они бухали, как бомбы. Он напугался даже, а вдруг кто услышит эти взрывы, хотел уже подавать сигнал тревоги.

Вот я и говорю: операция прошла вроде бы чисто и гладко. А на деле получилось черт те что! Насмешили всю деревню...

Назавтра на нас свалились сразу две неприятности. Во-первых, когда увидели Таню, она тут же бросила в глаза:

- Эй! Ну как - обсохло уже молоко на губах? Пошли еще горшки побъем...

- Молчи, подлиза немецкая! - не остался в долгу и я.

А Петрусь презрительно сплюнул и погрозил ей кулачком.

И причем здесь "молоко на губах", не понимаю. Сама всего на какой-то год старше меня. А если имела в виду что-нибудь другое, то вчера у Рудяка я даже и не попробовал молока. Это Петрусь успел слизнуть сливки с одной крынки.

И еще: откуда она знает, что это - наша работа? Рудяк и то не цепляется... Уж не слишком ли длинный у Степы язык? Я сам видел, пригнав овец с поля, как вечером того же дня Степа долго стоял с Таней возле ее калитки и старательно разглаживал ногой песок.

Вторая неприятность была гораздо большей. Нас собрал в гумне Сергей. До этого он никогда туда с нами не ходил. Не заговаривал всерьез и на улице. Ух, какой злой он был сейчас!