Красное и черное - [50]

— Доведись на меня, — заявилъ онъ съ грознымъ видомъ, — я бы перваго на мѣстѣ уложилъ.

— А съ вами что бы сдѣлали, Ваше В-діе, — сказалъ Мишанька своимъ трубнымъ басомъ, — васъ по ногѣ бы раздернули…

Типъ нумеръ третій: молодой человѣкъ, очень молчаливый, со страннымъ взглядомъ, прозрачнымъ и какъ-будто остановившимся. Это — взглядъ идейнаго экстаза. Отличать его меня научили еще канадскіе духоборы. — «Когда задумается человѣкъ, — объясняли они, — съ нимъ какъ-будто сдѣлается что-то. Виски у него присохнутъ, губы заскорбнутъ, а глаза станутъ такіе свѣтлые, свѣтлые, какъ вода».

Молодой человѣкъ со свѣтлыми глазами попадался мнѣ рѣшительно вездѣ. Онъ сидѣлъ впереди, внимательно смотрѣлъ передъ собою и не шевелился. Нельзя было рѣшить, слушаетъ ли онъ рѣчи, или думаетъ о своемъ. О біографіи такого молодого человѣка я никогда не могъ узнать ничего положительнаго. — «Кто его знаетъ, — говорили всѣ, — молчитъ, все думаетъ. Пожалуй, зарѣжетъ кого-нибудь». Мнѣ казалось, что у молодого человѣка со страннымъ взглядомъ еще нѣтъ никакой біографіи и что, когда она начнется, взглядъ его долженъ потерять свою прозрачную сосредоточенность.

Но видѣнные мною образцы деревенскихъ настроеній еще интереснѣе городскихъ. Мнѣ случилось разсказывать о нихъ въ интеллигентныхъ кругахъ, и почти никто не вѣритъ. Я этому не очень удивляюсь, — если бы не видѣлъ собственными глазами, я бы тоже ни за что не повѣрилъ. Теперь же чувствую себя такъ, какъ бы побывалъ на лунѣ.

Мнѣ случалось съ тѣхъ поръ приводить наиболѣе отъявленныхъ скептиковъ на собранія интеллигентныхъ крестьянъ, но даже это не дѣйствовало.

— Начитались! — рѣшали они и пожимали плечами. Я же говорю наоборотъ: — Слава тому времени, когда тысячи крестьянъ могли «начитаться» и почерпнуть изъ книгъ и газетъ всѣ новыя идеи, ибо и мы тоже не изобрѣли своихъ взглядовъ заново, но почерпали ихъ изъ того же литературнаго источника. Трижды слава тому времени, когда единеніе интеллигенціи и народа изъ мечты превращается въ дѣйствительный фактъ!..

Впрочемъ, не однѣ газеты, — самый воздухъ дѣйствуетъ заразительно, ибо онъ наполненъ новымъ микробомъ пытливости и безпокойства. Въ наиболѣе глухихъ поселкахъ я встрѣчалъ полуграмотныхъ крестьянъ, которые развивали мнѣ самые подробные политическіе и соціально-экономическіе планы, поразительно напоминавшіе то Генри Джоржа, то Джона Локка и Жанъ-Жака Руссо, и Фурье, и Кабе.

Но мы на верхахъ русской жизни не имѣемъ объ этомъ никакого понятія. Мы проникнуты тѣмъ же бюрократическимъ духомъ, мы закоснѣли въ незнаніи и высокомѣрномъ презрѣніи къ народу, и когда московскія кликуши возглашаютъ намъ лозунги черной сотни, какъ мнѣніе «добрыхъ русскихъ мужичковъ», мы вздрагиваемъ и ежимся. Когда къ намъ доходятъ вѣсти объ ивановскихъ сельскихъ сходахъ или сумскихъ народныхъ собраніяхъ, мы щуримъ глаза и замѣчаемъ: «Преувеличиваютъ!». Но мы забываемъ, что жизнь стала щедра и обильна и даже преувеличенія увлекающихся людей имѣютъ пророческій характеръ.

Что касается меня, то я сталъ мудрѣе. Когда незнакомый молодой человѣкъ предъявляетъ рекомендательное письмо и называетъ себя делегатомъ царевококшайскаго кружка, я уже не задаю недовѣрчивыхъ вопросовъ, ибо я знаю, что, пока этотъ «делегатъ» вернется въ Царевококшайскъ, жизнь успѣетъ создать на мѣстѣ самый реальный кругъ единомышленниковъ. И когда я читаю въ газетахъ о чириковскихъ, исадскихъ, еднеевскихъ и другихъ сельскихъ приговорахъ яркаго политическаго содержанія, я больше не пожимаю плечами и не спрашиваю о вдохновителяхъ, ибо я видѣлъ на дѣлѣ съ какимъ энтузіазмомъ и стихійнымъ вдохновеніемъ составляются эти деревенскіе приговоры. И газетныя сообщенія одѣлись для меня плотью и кровью.

Еже видѣста очи моя…

Губернія Подтянутая превратилась въ губернію Безпокойную и губернія Неурожайная — въ губернію Строптивую, и вся Русская земля пошла пятнами, какъ въ оспѣ, — по выраженію одного знакомаго крестьянина.

Рядомъ съ людьми, вопрошавшими объ иностранныхъ словахъ, я видѣлъ въ каждомъ уѣздѣ сотни интеллигентныхъ крестьянъ, свободно разбиравшихся во всѣхъ необходимыхъ терминахъ, оживленію разсуждавшихъ о цензовомъ правѣ и всеобщей подачѣ голосовъ, о прогрессивной и реакціонной партіяхъ, о семи свободахъ и четырехъ избирательныхъ членахъ. Нѣкоторые термины получили широкое народное употребленіе, часто съ легкой русификаціей для усиленія выразительности. Напримѣръ, «пролетаристы», «пролетаріаты» или собирательно «вся наша пролетарія»; «буржуазы» и даже «баржаузи». «Малократы» вмѣсто демократы, въ качествѣ заступниковъ за малыхъ людей. «Бѣлократы» вмѣсто бюрократы, въ качествѣ представителей бѣлой кости, «таторъ» въ сокращеніи изъ «агитаторъ» и т. д.

Я видѣлъ многолюдныя крестьянскія собранія, сходившіяся въ зданіи земской управы при какомъ-нибудь экономическомъ или санитарномъ совѣтѣ, въ сельскомъ народномъ домѣ, при школьной библіотекѣ или прямо подъ открытымъ небомъ. Я видѣлъ семидесятилѣтнихъ стариковъ, приходившихъ на такія сборища съ дѣтьми и взрослыми внуками, древнихъ николаевскихъ солдатъ болѣе рѣшительныхъ, чѣмъ молодые люди. Я слышалъ страстныя рѣчи на тѣ же темы, которыя волнуютъ и наши сердца, пренія, происходившія въ такомъ образцовомъ порядкѣ, какой дай Богъ имѣть и нашимъ собраніямъ, стройные сельскіе хоры, распѣвавшіе наши молодыя пѣсни, провозглашавшіе наши собственные крылатые призывы. Я видѣлъ у молодой деревни трогательное уваженіе къ интеллигенціи, равносильное развѣ той ненависти, которую питаетъ къ ней черная сотня.