Красное и черное - [39]

— Гляди, гляди, что дѣлаютъ, — кричала дѣвочка съ увлеченіемъ.

Толпа остановилась передъ дворцомъ генералъ-губернатора. Знамена двинулись впередъ и встали полукругомъ. Передъ дворцомъ стоялъ высокій чугунный фонарь съ выгнутымъ двойнымъ стержнемъ и вычурными отводами вверху. Какой то проворный молодецъ уже взобрался на верхушку и украсилъ фонарь красными лентами и флагами.

— Ура! — кричала толпа въ бурномъ восторгѣ. Фонарь, перевитый краснымъ, выглядѣлъ чрезвычайно эффектно. Толпа постепенно подошла вплоть къ самому крыльцу дворца и по обѣ стороны крыльца тоже были укрѣплены два красныхъ флага.

— Гляди, на балконъ вышелъ! Сенька, гляди! — кричала Маша въ неописуемомъ восторгѣ.

Высокій старикъ въ мундирѣ показался на верхнемъ балконѣ дворца.

— Шапку долой! — ревѣла громко толпа. Но генералъ вышелъ, держа шапку въ рукахъ. По обѣ стороны его встали два адъютанта и застыли, какъ статуи, держа подъ козырекъ, какъ на военномъ парадѣ.

Многіе изъ толпы тоже стали обнажать головы.

— Надѣть шапки! — кричали со всѣхъ сторонъ. Головы перестали обнажаться.

За эти минувшіе два часа толпа уже вошла во вкусъ и чувствовала себя господиномъ положенія. Это было уже не скопище обывателей, а Великій Народъ Московскій, и онъ требовалъ также и внѣшнихъ знаковъ почтенія.

Генералъ-губернаторъ сдѣлалъ знакъ рукою и сталъ что то говорить. Слова его не долетали внизъ, но содержаніе ихъ все-таки передавалось отъ одного къ другому.

— Зачѣмъ вы пришли съ красными знаменами? — говорилъ генералъ-губернаторъ, — вы должны ходить съ національными флагами!..

Дѣйствительно, можно было удивляться тому, какъ быстро красный флагъ завладѣлъ улицей и какъ мало сопротивленія могъ оказать флагъ трехцвѣтный. Но дѣло въ томъ, что даже въ обычномъ представленіи улицы трехцвѣтный флагъ былъ казенный, выставляемый дворниками по наряду и по приказанію полиціи. А ничто казенное и полицейское не могло имѣть популярности въ этотъ день. Казенное государство пожинало сегодня плоды своей вѣчной политики по принципу: ни одобреній, ни порицаній. Оно смотрѣло косо на всякую активность, даже на дружественную, и плодомъ этого вся активность ушла въ другой лагерь.

— Амнистія! — кричала толпа. Въ переднемъ ряду явилось, неизвѣстно откуда, огромное бѣлое полотнище, которое держали два человѣка и на которомъ двухаршинными черными буквами стояло это самое слово: амнистія. И красные флаги со всѣхъ сторонъ склонились къ этой надписи, какъ группа красныхъ восклицательныхъ знаковъ.

Генералъ-губернаторъ снова заговорилъ. На площади появилось второе бѣлое полотнище, еще шире перваго. И вдругъ въ толпѣ стали говорить, что генералъ-губернаторъ обѣщалъ выпустить всѣхъ арестованныхъ мѣстной властью, а о другихъ ходатайствовать по телеграфу передъ Петербургомъ.

— Идемъ дальше!..

— Отречемся отъ стараго міра!..

Вслѣдъ за звуками похороннаго марша зазвенѣли и поплыли подмывающіе звуки рабочаго гимна. Толпа старалась идти въ ногу, разъ, два, разъ, два, какъ новая народная рать.

— Чего не поешь, Сеня? — спросила дѣвочка.

— А я словъ не знаю!

— А я знаю, побей меня Богъ, всѣ первыя слова: Раздайся кличъ мести народной, впередъ, впередъ!

— Впередъ! — подхватилъ Соня.

Они шли въ толпѣ, держась попрежнему за руки.

— А ты станешь учиться, Сеня? — спросила дѣвочка неожиданно.

— Конечно, стану, — сказалъ Сенька съ убѣжденіемъ, — а ты думаешь что?

— Ты чѣмъ хочешь быть, Сеня? — продолжала дѣвочка.

— Фершаломъ, — сказалъ мальчикъ безъ запинки, — людей лечить…

— А ты?

— Ну, и я! Пускай и я буду фершалицей.

Они говорили о выборѣ своей будущей карьеры такъ опредѣленно, какъ будто грядущій золотой вѣкъ уже осуществился и открылъ передъ ними широкій путь къ образованію и лучшей жизни.

Пафъ, пафъ, пафъ! Сухіе звуки ружейныхъ выстрѣловъ прилетѣли изъ-за угла, какъ щелканье чьихъ то огромныхъ пальцевъ.

— Стрѣляютъ!..

Толпа въ внезапномъ ужасѣ ринулась назадъ.

— Солдаты бѣгутъ!..

Въ переулкѣ направо толпа солдатъ съ ружьями, спрятанная въ одномъ изъ ближайшихъ дворовъ, дѣйствительно выскочила изъ воротъ и стала торопливо перебѣгать черезъ дорогу на другую сторону. Началась паника: большая часть манифестантовъ, сломя голову, убѣгала по всѣмъ боковымъ переулкамъ.

— Не бѣгите, не бѣгите! — кричали самые смѣлые, но никто ихъ не слушалъ.

Даже знаменоносцы слѣдовали за толпой, перекинувъ черезъ плечо свои флаги и волоча по землѣ длинную полосу кумача.

— Бѣжимъ! — сказалъ Сенька, хватая Машу за руку. — Скорѣе, а то затопчутъ.

По примѣру прежнихъ дней онъ ожидалъ кавалерійской аттаки.

Но дѣти обыкновенно безстрашнѣе взрослыхъ. Пробѣжавъ саженей сто и не видя никого, юная чета остановилась въ выжидательномъ положеніи. Конницы не было видно и даже пѣхота пробѣжала мимо и снова исчезла.

Зато изъ тридцати-тысячной толпы тоже осталось едва нѣсколько сотъ человѣкъ.

Дѣти стояли и ждали. Стрѣльба не повторялась. Но черезъ нѣсколько минутъ выѣхала коляска, запряженная рысакомъ. Въ коляскѣ сидѣлъ молодой человѣкъ съ лицомъ блѣднымъ, какъ полотно, и съ головой, обвязанной на-крестъ окровавленными повязками. Два другіе молодые человѣка стояли на подпояскахъ, держась за козлы.