Красное и черное - [14]

Они дошли до слѣдующей остановки, гдѣ былъ устроенъ родъ деревянной ниши, или полуоткрытой будки со скамейками на бокахъ. Поѣзда все еще не было видно.

— Времени много, — настаивала Елена, — разскажите хоть что-нибудь.

— Что разсказывать, — сдержанно заговорилъ Миша. — Отца чуть помню. — Былъ чернорабочимъ на томъ же Череповскомъ заводѣ, да надорвался видно. Умеръ, помнится, лѣтомъ, отъ разрыва сердца. Пришелъ домой вечеромъ, легъ спать на полу, да такъ и не всталъ. Мать въ кухаркахъ служила, младшаго брата отдала бабушкѣ въ деревню. Когда умерла — мнѣ было девять лѣтъ. Я только началъ ходить въ Кузнецкую школу для малолѣтнихъ.

— Другая кухарка говоритъ: —«Куда ты хочешь теперь ѣхать»?

— Думаю: «куда мнѣ дѣваться. Бабка далеко». Дядя служилъ въ имѣніи подъ Москвой, маминъ братъ; и адресъ былъ — писала ему мама письма, на желѣзнодорожную станцію.

— Я сказалъ: «отправьте меня на ту станцію». Та кухарка отвезла меня на вокзалъ, взяла билетъ и отправила съ сундучкомъ вмѣстѣ. Еще полтинникъ дала на дорогу.

— Пріѣхалъ на станцію, а до имѣнія двѣнадцать верстъ, извозчикъ проситъ рубль съ четвертью. Спрашиваю: «а куда идти?» — «Все прямо по шоссе», — говорятъ.

Я оставилъ сундучокъ у стрѣлочника, пошелъ пѣшкомъ по шоссе…

— Вотъ поѣздъ идетъ, — перебилъ онъ самъ себя. — Вамъ ѣхать надо.

— А дальше что было, — стремительно спрашивала Елена, — какъ вы въ Петербургъ назадъ попали?..

— Самъ вызвался, въ заводскіе ученики, изъ слесарной мастерской, — торопливо говорилъ Миша.

— Идемъ къ поѣзду!..

— Приходите ко мнѣ, — предложила вдругъ Елена, видя, какъ поспѣшно приближается поѣздъ. — Вотъ мой адресъ.

Она достала изъ кошелька, висѣвшаго на ея поясѣ, другой кошелекъ, маленькій черный, вынула оттуда визитную карточку и карандашомъ быстро приписала адресъ.

— Я живу у тетки, — объяснила она мимоходомъ, — она милая. Приходите завтра, нѣтъ, послѣзавтра вечеромъ. Я буду васъ ждать.

— Времени у меня мало, — сказалъ Миша нерѣшительно.

— Ахъ, какой вы, — быстро возразила Елена. — Ну, дайте мнѣ вашъ адресъ. У меня много времени. Я къ вамъ пріѣду.

— Пріѣдете? — недовѣрчиво переспросилъ Миша, — мы въ комнатѣ живемъ и все мужчины.

— Ну, такъ что же, — возразила дѣвушка, — мужчины, или женщины, развѣ не все равно?

— А, у васъ карточка есть, — наивно прибавила она, видя, что Миша, въ свою очередь, достаетъ изъ кармана визитную карточку.

Миша нервно повелъ бровями. Почему-то изъ всѣхъ признаковъ внѣшней культурности, рабочіе особенно цѣнятъ визитныя карточки. Ихъ стараются имѣть даже люди, небрежные въ одеждѣ и не придающіе цѣны никакому внѣшнему лоску.

— Вотъ мой адресъ, — сказалъ онъ, — но, лучше, вы не приходите. Я самъ приду къ вамъ въ субботу вечеромъ, если хотите этого. А теперь, прощайте.

— Прощайте, Миша! — непремѣнно приходите!..

Елена быстро вскочила на подножку вагона и еще разъ улыбнулась своему спутнику.

И послѣднимъ воспоминаніемъ юноши осталось его собственное уменьшительное имя, неожиданно произнесенное этими прекрасными устами.

III.

Миша съ братомъ жили въ довольно большомъ деревянномъ домѣ, на самомъ краю предмѣстья, въ непосредственномъ сосѣдствѣ съ огородами. Даже улица, на которой они жили, называлась Сельской. Впрочемъ, обширная перспектива капустныхъ и огуречныхъ грядъ, открывавшаяся изъ заднихъ оконъ, не имѣла особенно сельскаго вида.

Онѣ были разрѣзаны слишкомъ правильными квадратами, покрыты стеклянными четвероугольниками парниковыхъ крышъ, рогожами, рядами странныхъ глиняныхъ горшковъ, опрокинутыхъ кверху дномъ, и напоминали скорѣе мануфактурные полуфабрикаты, правильно разложенные на вольномъ воздухѣ для просушки передъ дальнѣйшей обработкой.

Даже зелень являлась на нихъ вся вдругъ, какъ по командѣ, размѣренными вереницами отдѣльныхъ стеблей и кустиковъ, похожими на линіи цвѣтковъ на набивномъ ситцѣ, и, какъ будто, не имѣла ничего общаго съ настоящей природой. Только на одномъ полуоткрытомъ пустырѣ, внѣдрившемся между домами Сельской улицы, росла настоящая зеленая трава, какъ ее выростилъ Господь Богъ, и паслась какая-то чахлая сѣрая лошадь.

Сельская улица упиралась въ другую, поперечную, которая, быть можетъ, въ видѣ противовѣса этому сельскому спокойствію, называлась Общественнымъ переулкомъ. Такого имени не имѣла ни одна улица въ Петербургѣ.

Мѣстный приставъ постоянно хмурился, назначая туда полицейскіе посты, и въ одномъ изъ секретныхъ донесеній даже предложилъ переименовать переулокъ Государственнымъ, въ видахъ успокоенія населенія.

Миша и Алеша жили по-студенчески, въ узкой комнатѣ, снимаемой отъ хозяйки. Въ комнатѣ были двѣ желѣзныя кровати, столъ, три стула, этажерка для книгъ. Несмотря на ея скромные размѣры, Миша платилъ за нее 10 рублей въ мѣсяцъ. На главной линіи Кузнецкаго тракта, составлявшей своего рода Невскій проспектъ и обставленной справа и слѣва фабриками и заводами, квартиры были еще дороже, и рабочія семьи ютились вмѣстѣ съ дѣтьми въ одиночныхъ комнатахъ и даже въ углахъ, почти столь же тѣсно и скученно, какъ на заднихъ дворахъ Лиговки или Ямской.

Пищу приготовлялъ Алеша, который до сихъ поръ не могъ поступить на мѣсто и заполнялъ свои досуги домашнимъ хозяйствомъ.