Красноармейцы - [9]

1 Мая. Красная присяга

Настал день 1 Мая. Выдали нам всем новое обмундирование, новые подсумки, ремни к винтовкам. Стажирующиеся отделкомы прикрепили к петлицам треугольники. Все внимательно осматривали друг друга. Как бы не подкачать.

Не было ни одного человека в полку, кто бы в этот день не был наэлектризован общей торжественностью, кто бы не гордился, что в этот день он пройдет по Красной площади в рядах полка. По нашему полку равняться будет весь гарнизон. Мы не имеем права подкачать. И вот стройными рядами, блестя штыками на солнце, на плацу вытянулся наш полк. У всех было особенно торжественное настроение. И, кажется, радостно перемигивались с солнцем наши штыки и треугольнички на петлицах.

Из ворот показалось знамя. Не шелохнулось древко в твердой руке Володи Нахимова. А за знаменем вышел командир полка.

— Поздравляю вас с великим праздником трудящихся — Первым мая.

Казалось, воздух был взорван многочисленными ответными «ура».

А потом полк построился в походную колонну, и по утренним весенним улицам мы пошли на площадь Ногина, где собиралась вся дивизия. Четко отбивая шаг по мостовой, с усмешкой вспоминали, как ровно полгода назад беспорядочной толпой по этой же дороге шли мы в казарму. Сейчас мы казались себе старыми, испытанными бойцами.

На площади Ногина оркестры четырех полков слились в один. Этот общий дивизионный оркестр встретил приехавшего комдива.

Четырьмя стенами стали на площади полки. Командир дивизии поздравил нас с праздником, а потом сказал небольшую речь и повел дивизию на Красную площадь.

Многие, вернее большинство, в первый раз видели Красную площадь, в первый раз видели мавзолей Ильича. Потому, когда стали мы против мавзолея в ожидании парада, курсанты закидали нас, знающих, градом вопросов. А маленький член ЦИКа в группе ребят рассказывал все, что он успел узнать о 1 Мая.

— Я никогда еще не переживал такого дня, — сказал мне тихо Симонов.

Большие часы на Спасской башне начали отбивать девять ударов.

— Парад, смирно! — раскатился по всей Красной площади голос командующего войсками. Из кремлевских ворот показался на коне председатель Реввоенсовета Клим Ворошилов; за ним — весь Реввоенсовет.

Замерла площадь. Замер наш полк.

Рапорт наркомвоенмору отдал комвойсками, и потом Ворошилов объехал фронт, поздравляя всех с праздником.

Теперь «ура» кричала вся площадь. Оно перекатывалось волнами от края до края.

С трибуны мавзолея читал нарком слова красной присяги:

— Я сын…

— Трудового народа…

— Трудового народа…

Бойцы Красной армии принимали присягу.

Потом говорили речи. Говорил Михаил Иванович Калинин, говорили иностранцы-товарищи. Они гордились нами. Ведь мы были и их армией. Мы слышали тех, о ком так много уже знали и чьи портреты так любовно развешивали у себя в ленуголке.

Потом кончились речи, и по площади разнеслась команда:

— К торжественному маршу!..

От комвойсками к комдивам, от комдивов к комполкам понеслись слова команды.

— Побатальонно! — кричал комвойсками.

— Побатальонно! — передавал комдив.

— Побатальонно! — командовал комполка.

— На одного линейного дистанция!..

Двинулась сплошная масса бойцов. Части начали проходить мимо мавзолея дружными, крепкими рядами. У мавзолея встречали и приветствовали их вожди.

Когда проходили мы, все внимание было устремлено на то, как бы не сбиться, как бы не подкачать. Будто откуда-то издали слышали мы приветствие полку и громко кричали в ответ «ура»…

Пришли в казарму усталые. На дворе, перед помещением школы, поблагодарил нас Ильиченко от имени командования полка за службу:

— Сегодняшний день показал, что вы не даром учились зимой… Сегодня мы закончили зимнюю учебу. Впереди лагеря…

Многие ушли в отпуск. Оставшиеся собирались в группки и вспоминали этот, такой торжественный и необычайный день…

В окна дышала весна и как бы подтверждала слова Ильиченко, что зимняя учеба кончилась.

ПОД ВЕСЕННИМ НЕБОМ

В лагеря

Опустели казармы. Сдвинуты пустые койки, убраны постели, оружие. По дороге движутся колонны. Полковая школа затягивает песню… Сегодня хочется спеть как-то особенно задорно и весело. Особенно разгорается задор, когда из города курсанты выходят на шоссе. Наряду со старыми, много раз певшимися, тут же на ходу сочиняются песни собственного изобретения.

Грусть-тоску развеяв,

сзади Федосеев

глотку раздирает

песней боевой…

В лагерях большинство никогда не бывало. Школа сразу приступает к устройству жилья.

— Там наверху, на небе, верно фашисты сидят, — острят курсанты. И действительно, дождь старается помешать натянуть палатки.

Еще час — и в лагере забелели палатки. Началась лагерная жизнь с ее радостями и трудностями. Лагерь ожил.

Бой с «небесными фашистами» длился всю неделю… Но курсанты отбивали атаки холода. Строили лагерь, окапывали, таскали дерн, украшали свои летние квартиры.

На большой дороге, где зажигали костер, собирались бойцы… Чувствовали себя будто в походе. Кто-нибудь начинал рассказывать, а другие слушали. Потом прорывалась песня:

Живо, живо, коммунары!

В бой пойдем мы, как один!

Власть советов капиталу

никогда не отдадим!

Одну песню сменяла другая… Догорал костер, и на лица бойцов, плотно окружавших его, ложился багровый отблеск.