Красноармейцы - [7]

Делаешь доклад о внутреннем положении — сразу закидают вопросами. Первым начинал маленький Силин из третьего взвода.

— Так! Все это хорошо. Но слова одни. Ты говоришь: растет хозяйство. Налоги уменьшаются. А вот у нас в деревне лошадей меньше стало. От налога стонем. Скидку хотел получить — волынят в сельсовете.

Выступление находило отклик.

— Я все-таки считаю, — говорил маленький коренастый Андронов, — что рабочим лучше живется. Отработали восемь часов и айда домой. А тут целые сутки маешься. И потом налоги дерут.

— Когда еще там социализм… Вот мы деньги собрали на трактор, дали председателю, а он взял и пропил трактор-то. Вот тебе и социализм, — вмешивался Сальников.

Из «преющих» он был самый развитой, и всегда это так получалось, что был он главным застрельщиком прений. Но эти настроения всегда получали крепкий отпор от других красноармейцев, в особенности от партийцев и комсомольцев. Первым вставал высокий Степанов.

— Легче, говоришь, на заводе? А вот сходи на экскурсию в литейный цех. Поглядишь, как легче… Легко только на печи спать…

— Я вот, ребята и на заводе был и крестьянствовал, — вступал в спор Симонов. — Нет тут спора, где легче. Каждому своя работа, и друг другу помогаем мы.

А Дрондин, с трудом произнося иностранные мудреные слова, много говорил о коллективизации и индустриализации.

С каждым днем чувствовалось, что ребята становятся все бойчее. Уже человек тридцать подало заявления в комсомол. Уже на политчасах не только Симонов со Степановым принимали бой. Помогал им и маленький белесый Цыганков и многие другие. Тогда решили мы устроить политбой между взводами.

Первый, второй и третий взводы пошли на четвертый и пятый. Стрелки на пулеметчиков. Стрелками руководил секретарь партячейки, пулеметчиками — политрук Горовский. Выбрали старшин — Симонова у стрелков, Цыганкова — у пулеметчиков. Судей назначили… И начался политбой…

Еще за день до боя составляли вопросы и скатывали их в трубочки. Ребята волновались: как бы своего взвода не подкачать. Некоторые до поздней ночи сидели над книжками.

Политбой заключался в следующем.

Одна сторона выделяет вопрошающего. Он намечает себе жертву из стана врагов, вынимает трубочку с вопросами, спрашивает противника. Тот должен ответить. Если не знает, не ответит, — убит, выбыл из строя. Другой должен ответить.

После середины боя стороны меняются.

Бой заинтересовал всех. Вопросы были по программе: и легкие, вроде того, почему победила Красная армия, и мудреные — о том, что такое диктатура пролетариата.

Уже не один боец пал и с той и с другой стороны. И лучше всех, кроме старшин, держались Дрондин и мариец Сакарбаев.

Больше курсантов волновались командиры взводов. Командир третьего взвода, всегда с иголочки, франтовски одетый — Петряк, и командир четвертого взвода, милейший человек, но очень вспыльчивый — Чекалин, чуть в рукопашную не сошлись, отстаивая перед судьями правильность ответов своих взводов. Волновались и курсанты. Подсказывали напропалую. Судьи выводили подсказывающих. Можно было подумать, что идет настоящий бой.

На шум пришел в ленуголок начшколы Диванов и, сам увлеченный ходом боя, остался до конца…

У стрелков оказалось сорок семь правильных ответов, у пулеметчиков — сорок два. Победа осталась за стрелками.

Марийцу Сакарбаеву «присудили орден Красного знамени».

Долго еще после боя спорили политбойцы. А Чекалин доказывал торжествующему Петряку, что произошла ошибка в подсчете ответов.

Выборы в совет

Острым клинком врезалась в наши будни нота Чемберлена. Зашумели казармы. Предстояли выборы в совет, и на всех собраниях полковых и громче всего у нас в школе обсуждали ноту, крыли Чемберлена, давали ему крепкий красноармейский ответ.

В этом ответе не было никаких разногласий. Тысячи красноармейских рук сплелись в один увесистый кулак.

Перевыборы советов были в разгаре. На сотнях заводов пролетарской столицы заслушивались доклады депутатов. Слушали внимательно, крыли по-деловому. Потом посылали новых депутатов.

Рядом с заводами голосовали полки и батальоны. Тоже обсуждали, крыли за промахи и посылали своих депутатов.

* * *

На школьном собрании предстояло нам наметить в Московский совет своих полковых депутатов. Доклад о перевыборах делал начальник штаба дивизии. Школе было дано два места. Одно в Московский совет, другое — в районный. Долго мы мозговали этот вопрос на президиуме ячейки. Вопрос не шуточный. С кондачка не решишь. Наконец все сошлись на одном кандидате.

Когда кончил свой доклад начальник штаба, выступил второй докладчик.

Вторым докладчиком был секретарь ячейки Ваня Фуражкин. В руках Ваня держал большой лист — список тех, кого предлагала ячейка ВКП(б) послать в Московский совет. В списке на третьем месте после командира дивизии и военкома полка стояла фамилия Цыганкова. Да… Так черным по белому стояло в листе: «Цыганков, крестьянин, 1904 г., беспартийный».

Когда назвали его фамилию, встал Цыганков и долго отказывался, вперив в товарищей свои удивленные глаза.

— Не могу, не справлюсь, слишком высокое звание.

Один за другим выступали товарищи Цыганкова. Этот маленький красноармеец из деревни Прохоньево, Тейковского уезда, Иваново-Вознесенской губернии, сумел завоевать авторитет.