— Еду, смотрю — «Волга» голубая. Ну, думаю, никак, Тимоха приехал, — говорил Мирон Евсеич, закуривая. — Спрашиваю. Так и есть, Тимоха.
— Я тебе не Тимоха, — остановил милиционера Аржаков. — Ты что, арестовал меня? До свидания!
— Погодь, Тимофей Сергеич, погодь. Пока не арестовал, а там, как говорят, поглядим-посмотрим… Можно и по отчеству. Мы люди не гордые.
На поверхность омута всплыла мятая бумажка. Галинка подплыла, схватила — и быстро к мосту.
— Да-a, Тимофей Сергеич, — говорил участковый. — Всю войну в разведке. И понимаешь, иду к немцам и уж за версту чую офицерика. У меня нюх на это дело собачий. Редко рядового приволокешь. Все больше офицерье… Плыви, Галинка, плыви! Валька! Хватит нырять! Дело сделано!
Галинка подала мокрый бумажный комок участковому, ловко залезла на мост.
— А я помню, как ты с фронта пришел, — выпрямляя фотографию, вспомнил Мирон Евсеич. — В августе дело было. Где задержался-то?
— Задержали.
— Бывает… В августе дело было, — повторил он. — Ты что, Тимоха, в церкви делал? Какие грехи замаливал? А? — Мирон Евсеич распрямил фотографию. — Смотри ты! Фронтовик! Ты, случаем, с ним не знаком?
— Пойдем-ка, Мирон, тяпнем по стаканчику, — предложил Аржаков. — Я коньячок привез. Да не какой-нибудь, а армянский. Пять звездочек!
— Богато живешь. — Мирон Евсеич пригляделся к фотографии Савраскина, вытащил другую, сравнил. — Похожи. А, Тимоха?
Аржаков резко шагнул к участковому.
Мирон Евсеич заученным движением схватил Аржакова за руку, сжал, негромко посоветовал:
— Спокойно. Ведь сказал же — всю войну в разведке. И теперь, понимаешь, на посту. — И, суровея, меняясь в лице, приказал ему: — Идем!
А по берегу, со стороны деревни, бежали люди, и впереди всех мчался Венька Захаров.
Через несколько дней библиотекарь Сеня вывесил в клубе две увеличенные фотографии — Степана Ивановича Башарина и Михаила Башарина, отца и сына. Вывесил он их на стене, где находились портреты погибших. Пришла Настасья Башарина, долго смотрела на портреты, тихо плакала и вытирала слезы большим белым платком. Венька, Валька и Галинка видели Настасью через окно клуба. А когда Настасья вышла, они незаметно проводили ее до избы.
Был сентябрьский пасмурный день. Бежали по небу большие тучи, дул ветер, шевеля, выбивая из-под платка седые Настасьины волосы.