Красно солнышко - [21]

Мирон Евсеич спрятал фотографию Савраскина в бумажник и прямым ходом направился к Венькиной матери.

Анна Дмитриевна поливала огород. Заметив участкового, она спросила:

— Мой не натворил ли чего, Евсеич?

— Да нет, Анюта, наоборот. Хвалить иду. — Мирон Евсеич прислонился к забору. — Каковы огурчики?

— Грех жаловаться, Евсеич. Один к одному, как солдатики.

— Солдатики, — повторил участковый. — Купил Венька учебники?

— Какое! — вытирая руки о фартук и подходя, заговорила Анна Дмитриевна. — Прямо беда. Скоро в школу, а учебников нет. О чем только учителя думают?

— Учителя здесь ни при чем, — резонно заметил Мирон Евсеич. — Ты пораскинь, сколько миллионов ребятишек в школу пойдет? То-то и оно. Десятки! А каждому, понимаешь, новенькие учебники… Твой Вениамин вроде ездил за ними в город?

— Ездил, — помолчав, ответила Анна Дмитриевна. — За что хвалить его собираешься?

— Хвалить-то? — задумался участковый. — Красный следопыт ведь он у тебя. Письма, говорят, из самой Москвы получает… Это большое дело — быть следопытом. Вот за это самое, что не хулиганит, добрым делом занимается, и хочу похвалить. — Мирон Евсеич помолчал, покурил. — Он моего дружка разыскивает.

Участковый, не зная, кого именно разыскивает Венька, умолк, ожидая, что Анна Дмитриевна сама скажет, и не ошибся.

— Пришла ему бумага на Степана Ивановича, пришла. Сообщили, что пропал без вести. Ходил он к тетке Настасье. Чего уж она ему рассказала — не знаю, только видела, как они письмо с Валькой сочиняли.

— Слышал я, будто и второе письмо он получил.

— Спрашивала. А он… — Анна Дмитриевна задумалась. — Что же он ответил? Да ничего не ответил. Получил, мол. Все то же. Без вести. Чудной он стал в последнее время, Венька-то мой. Все больше молчит. С утра уходит на рыбалку, а рыбы не приносит…

— Не приносит? — повторил Мирон Евсеич.

— И еще один разговор у меня из ума не выходит, — продолжала Анна Дмитриевна. — Рассказала я ему о Мишке Башарине. Нас женихом и невестой дразнили. Ты должен помнить.

— Помню, помню… Как же! Жених да невеста. Хорошо помню.

— Вот, значит, я возьми да и скажи: мол, до сих пор не верю, что Мишка своей смертью умер…

— Ты чего такое несешь, Анюта? — перебил участковый. — Ты подумай, чего несешь-то!

— А я думала, хорошо думала. Я и следователю говорила, и тебе, Евсеич. Да вы после войны будто ошалелые были. Очерствели душой. Да и понятно. Столько смертей наглядеться! Поневоле очерствеешь.

— Да, да, — произнес Мирон Евсеич, — Припоминается мне такой разговорчик…

— Да еще узелок этот…

— Какой такой узелок? — чуть не закричал участковый.

— Беленький…

— Пойдем-ка, Анюта, в избу. Чайку попьем да и поговорим ладком. И про узелок, и про август месяц сорок пятого…

И, шагая к крыльцу, вдруг припомнил Мирон Евсеич вечер, как играл он на гармони, как плясали бабы и кричали частушки, как появилась перед ним фотография солдатика и как сказал он Мишке, чтобы он поднял ее. И Мишка поднял. А куда же он девал ту фотографию? «Ах, разведчик, разведчик, — сердцем чувствуя неладное, ругал себя участковый. — Герой липовый! Права Анютка, очерствели душой после войны…»

Ничего не утаила от Мирона Евсеича Венькина мать, все рассказала. И про узелок, и про мужчину в церкви, и про то, как шел Мишка на руках к березе, и что Венька обманул ее, не ездил он за учебниками, а где был, ей неизвестно.

— Так, так, — приговаривал Мирон Евсеич, слушая рассказ Анны Дмитриевны. — Все?

— Как на духу, Евсеич. Все высказала. С моим, сам знаешь, много не поговоришь, а молчать тоже не могу. Вижу, скрутило мальчонку.

— Ты вот что, Анюта, — сказал Мирон Евсеич. — Не ругай его. И ни о чем не беспокойся.

— Неужто есть, Евсеич, о чем беспокоиться?

— И пусть он на рыбалку ходит. Не ругай. Рыбы, я слыхал, и впрямь не стало. Выдра балует. И опять же говорю, ни о чем таком не думай. Не сомневайся. Теперь-то уж…

И участковый крепко сжал кулак. Потом он попрощался и ушел. По пути к избе Башариных он сопоставлял известные ему факты и все больше уверялся, что дело нечистое. Конечно, Мишка подложил ему фотографию. Больше некому. Для чего? Венька, разыскав где-то фотографию, снова подкладывает, и не кому-нибудь, а фронтовику, Коле Однорукому. Откуда у Веньки фотография? Где нашел? В узелке? Как же тогда-то, в сорок пятом, не обратил он внимания на Анюткины слова о каком-то дяденьке в церкви. Говорила она. Помнится, в избе Коли Однорукого и говорила. Или у Григория Мартынова? Нет. У Коли. Кто был в избе? Все были. Все фронтовики.

А что за дяденька был в церкви? Надо полагать, что Мишка показывал фотографию сразу же по приезде фронтовиков. К примеру ему, Мирону Евсеичу, он показал сразу. Утонул Мишка в августе. Кто в августе пришел? Коля Однорукий, Василий Чебыкин, Тимоха Аржаков… Трое. Значит, кто-то из троих. Ну, с Колей и Василием разобраться можно хоть сейчас, а вот с Тимохой… Далеко живет Тимофей Аржаков. Кто-то из троих молился и в церкви, если предположить, что предатель и неизвестный в церкви — одно и то же лицо. Для чего он пришел в церковь, какие грехи отмаливал?

Настасья была дома не одна, с зятем. На вопрос Мирона Евсеича о Веньке она охотно ответила: