Красная звёздочка - [19]

Она говорила и говорила, стараясь заглушить словами страх, что всё может получиться совсем не так.

— Хорошо, я скоро вернусь, — сказала Джоан, выводя меня за руку из подвала, — и отнесу жене полицейского халат.

— Фартук! — укоризненно крикнула вслед нам Ева.

Только теперь я заметила, что у Джоан горят щёки и вообще вид какой-то нездоровый.

— Не заболела ли ты?

— Голова очень болит. И горло.

— Так надо дома полежать!

Она посмотрела на меня, как на трёхлетнего ребёнка.

— А кто же будет зарабатывать?

— Разве вам не дают больничного? Когда я заболеваю, маме дают больничный. Бюллетень.

— Зачем?

— Как зачем? По нему платят деньги.

— За что? За то, что болеешь? — Она с недоверием посмотрела на меня, а потом звонко расхохоталась. У неё замечательный смех, будто колокольчики звенят.

Никак не могла я её убедить, что у нас, в СССР, если человек заболел, ему платят за все дни болезни. Джоан считала, что я сочиняю.

— Заболеешь, лежишь дома, а тебе платят? Или, чего доброго, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить, положат в больницу, и не ты платишь врачам, а тебе платят, и ещё бесплатно лекарство дают? И кормят? Ой, не могу! Врач тебе сделал операцию, а ты идешь за это деньги получать?

— Да не за это! — рассердилась я уже всерьёз. Ну что за непонятливость такая! — Врачу платит государство, а ты получаешь по специальному листку, где написано, что ты болел! На работе платят, где ты работаешь! Теперь понятно?

— Понятно. Заболела — иди к хозяину и требуй, чтобы заплатил! Умора! Платите мне денежки за то, что у меня голова болит! А если все захотят болеть и никто не будет работать, всем плати? Перестань, пожалуйста, Лана, а то у меня от смеха живот лопнет, и тебе придётся платить по больничному листку мне!

Джоан внезапно перестает смеяться и поворачивает ко мне совсем серьезное лицо:

— А детям платят по больничному столько же, сколько взрослым?

— Но у нас не работают дети! — развожу я руками.

— Вот видишь! Значит, у вас детям тоже трудно устроиться на работу. А ты говоришь — хорошо, — Джоан хмыкает, всем своим видом показывая, что её не обманешь…

А я представила себе, что бы сказала моя мама, если б я вдруг заявила, что пойду работать чистильщиком обуви? А бабушка? Да они бы кинулись мерять мне температуру, решили бы, что я с ума сошла и у меня бред.

Я как бы посмотрела на себя со стороны. Какая же разная у нас с Джоан судьба! «Ой, бабушка, некогда мне за хлебом бегать, уроков задали много». — «Хорошо, Ланочка, занимайся, я сама схожу!» Папа ворчит: «Балуете ребёнка!» — «Ей и так приходится много заниматься, — заступается мама. — Учительница сказала, надо режим соблюдать». Только и слышишь: «Ребёнку нужно есть вовремя! Ребёнку пора спать!» Прямо думать об этом совестно. А я ведь еще и капризничаю: то хочу, этого не хочу…

Джоан не могла работать. Еле почистила две пары туфель и сидела, опустив голову. Я взяла её за руку. Горячая, как утюг.

— Ты что! — закричала я. — У тебя же, наверно, сорок один градус, сейчас же идём домой!

Джоан подчинилась. Ей в самом деле было худо.

— В постель надо. Молока горячего выпить, — приговаривала я и чуть не волоком её тянула. — Я, правда, терпеть не могу горячего молока, да ещё пенка сверху. Но бабушка говорит, что оно лучше лекарства.

Дорогу я нахожу сама. Вот дом, вот маленькая скамеечка у входа. Сейчас уложим Джоан в постель, если нет молока — пока можно дать чаю горячего.

— Мама, — неуверенно начинает Джоан, — мне кажется, я очень заболела.

— Отлично, что ты пришла, — откликается мама, — фартук готов, его нужно срочно отнести. Я не могу уйти из дома — отцу опять плохо.

И сразу же слышен долгий, трудный кашель.

— Иди, девочка, и поскорее. Жена полицейского обещала помочь.

— Послушайте, — не выдержала я, — ей нельзя идти! Ей нужно лежать, у неё температура!

Бесцветные глаза Евы смотрели сквозь меня. Она даже не стала мне отвечать. Джоан молча взяла пакет и направилась к выходу.

Мы отошли от дома несколько шагов, когда девочка заговорила:

— Ты не думай, что Ева ничего не видит. Она прекрасно видит, что я еле иду, но что ей делать? Больной отец. Выселяют на улицу. Может быть, нам в самом деле помогут. Хотя я в это не верю.

Она пошла, волоча ноги, как будто ей сразу стало сто лет. Она будто забыла про меня. Да и до меня ли ей!

«Нужно найти Роберта!» — решила я, сцепив зубы. Должен же кто-то вмешаться! Экран в звёздочке мерцал. Хочу быть там, где Роберт!

Роберт

— Здравствуй, Роберт. — Я стояла у двери крохотного, прямо-таки игрушечного домика, сложенного из ящиков и фанеры. Дверь была открыта, поэтому можно было делать два дела сразу: поздороваться с Робертом, сидевшим внутри, и рассмотреть сооружение, непонятно почему не развалившееся сразу, как его только слепили.

— Вот так гостья, — насмешливо протянул Роберт, даже не пошевелившись. Как будто ждал моего прихода. Или хотел показаться таким «железным», невозмутимым парнем. — Входи, раз уж пришла. Чего ж там стоять.

Пригнувшись, я вошла. Здесь можно было только сидеть, поскольку потолок очень низкий. На стенах — яркие картинки. Кажется, вот этот апельсин можно взять, только руку протяни. На ящике стоит бутылка с цветной наклейкой. Наверное, пепси-кола. Из-под мятой газеты выглядывает пачка сигарет. Пустая. Неужели Роберта?