Красная звезда и зеленый полумесяц - [59]

Во времена царизма во всей империи публикации, не считая русского, выходили на 14 языках ничтожным тиражом, соответствовавшим проценту грамотных. Пример Дагестана, несомненно, наиболее поразительная демонстрация всего того, что было сделано, чтобы позволить каждому народу, каким бы малым он не был, добиться своего расцвета. Объясняя, почему сегодня в их долинах, где живет чуть более полутора миллионов человек, говорят больше чем на 30 языках и наречиях, жители Дагестана рассказывают, что, когда бог распределял на земле языки, его застигла в их стране сильная снежная буря, и он рассыпал все содержимое своего мешка с диалектами. Из этой манны небесной осталось 8 различных языков, используемых в газетной печати. 7 языков, употребляемых на различных театральных сценах и 9 языков в книгоиздании. Наиболее распространенный (на нем говорят около 350 тысяч мужчин и женщин) — аварский, но поэты пишут также на татском (на нем говорят около 11 тыс. жителей) и на других языках, которыми пользуются многочисленные этнические группы.

Само собой разумеется, что это уважение к «малым языкам», этот отказ от насилия над национальным чувством, выражающимся в привязанности к местным наречиям, тем более проявляются в отношении к языкам, на которых говорят миллионы, как, например, в республиках Средней Азии. «О каком национальном гнете, о какой русификации может идти речь, когда за время Советской власти мы, киргизы, приобрели свою собственную национальную письменность, когда наш родной язык не перестает развиваться, используясь в преподавании, устной речи, переписке, книгоиздании, в газетах и в театральных спектаклях?» — писал Турдакун Усубалиев, Первый секретарь ЦК компартии Киргизии. «Нам говорят о русификации, замалчивая тот факт, что в 1060 средних школ республики обучение ведется на киргизском языке, что первая книга на этом языке была издана в 1926 году и с тех пор появилось 16 тысяч названий общим тиражом 126 миллионов экземпляров. К этому надо добавить 60 республиканских, областных и районных ежедневных газет с общим тиражом 730 тысяч экземпляров и 16 журналов с годовым тиражом 9 миллионов экземпляров, издаваемых на киргизском языке… Сильно обогатился и словарь киргизского языка. Первый киргизско-русский словарь, изданный в 1940 году, содержал 25 тысяч слов. Тот же словарь 1965 года издания насчитывал уже 40 тысяч слов. Киргизским грамматический словарь 1969 года издания насчитывает 30 тысяч слов»[42].

Узбекский писатель Камил Яшен отмечал, что в «то время, как наши некомпетентные критики провозглашают «неизбежную ликвидацию» языков наших среднеазиатских республик, за 13 лет (1967–1980 гг.) общий тираж опубликованных на узбекском языке книг увеличился с 18,6 миллиона экземпляров до 25 миллионов, журналов — с 22 до 104 миллионов, газет с 270 до 681 миллиона. Для кого, спрашиваю я, предназначено это увеличение тиражей? Для кого, спрашивается, дублируют кинематографические студии наших республик на свои языки лучшие произведения советского и мирового кино?»

Национальные культуры не были, следовательно, ни уничтожены, ни сведены к состоянию фольклора. Напротив, любой наблюдатель доброй воли отметит, что они бурно развивались. Далекие от того, чтобы самоизолироваться за завесой из колючей проволоки от всякого внешнего влияния, они охотно воспринимали то, что могла принести им русская культура и через ее посредство культура мировая. Именно поэтому рядом с такими традиционными жанрами, как поэзия, музыка и фольклорные представления, воплощающие на сцене очень древние легенды, получили развитие роман, театр, опера, современная симфоническая музыка, имеющие сегодня своих национальных авторов. Эти формы искусства прежде в Средней Азии не существовали. Что же это — грехи русификации? Думать так, значит забывать, что Россия и сама позаимствовала их у европейского Запада и что, когда французы переняли (в XVI и XVII веках) у итальянцев оперу и балет, так же, как ранее итальянский архитектурный стиль, то их культура не потеряла от этого своей самобытности. «Национальное своеобразие, — писал в статье «Чудо родной речи», опубликованной в журнале «Курьер ЮНЕСКО», всемирно известный киргизский писатель Чингиз Айтматов, — это не только совокупность национальных черт, идущих из глубины веков. В понятие национального входит не только устоявшееся, проверенное временем, не только сложившийся опыт минувшего, но и новое, рождённое современной действительностью»[43].

А одной из черт этой действительности является наряду с образованием и укреплением новых наций их сближение, отмеченное широким развитием взаимных обменов и влияний.

Культура любого народа не может сегодня жить, если она заперта под стеклянным колпаком на манер музейного экспоната. «Отгородиться от взаимодействия с другими культурами, — продолжает Ч. Айтматов, — особенно если они более развиты, — значит лишиться источника собственного развития. Становясь самоцелью, «самобытность» приводит к замкнутости, изоляции, национальной ограниченности…»[44]

Идея, общепринятая в СССР еще со времен Ленина, такова: «национальное» не всегда вписывается в другие нации, как антагонистическая сила. Обогащение и углубление «национального» не означают, что для других культур двери должны быть закрыты. Сама сущность понятия «национальное» не содержит в себе ничего вечного: «национальное» глубоко изменилось со времен революции, когда оно выражало прежде всего неприятие колониального угнетения и эксплуатации. Глобальная оппозиция царизму — в справедливом стремлении защитить свою национальную принадлежность — соединяла в себе и лучшее, и худшее: все консервативные элементы психологий и культур, а в отношении «чужих» все проявления недоверия, порожденные классовым обществом. Национальное разграничение и образование в республиках автономных государственных аппаратов, прогресс национальных языков, всеобщее распространение образования, создание социалистической промышленности и сельского хозяйства вместе со всеми теми изменениями, которые они привнесли в общественные структуры, способствовали слому старых перегородок и глубокому преобразованию мышления. Впервые появляется — там, где его не существовало, — национальное сознание, которое возвышается над бывшими племенными, клановыми или религиозными подразделениями и принадлежностями. В тексте, датированном 1960 годом, — то есть в то время, когда советологи старались учитывать разрядку и нюансировали свои выступления, — французским исследователем Александру Беннигсену и Шанталь Келькеже принадлежат следующие строки, своим тоном резко отличающиеся от тех, которые за той же подписью и на ту же тему можно сегодня обнаружить в «Фигаро»: «Советский режим положил конец столь живучим ранее национальной вражде и антагонизму. Борьба против некоторых традиций и обычаев, рассматриваемых как реакционные, например табу на многоженство, позволила установить контакты между народами, ранее чуждыми друг другу. Наконец, устройство единой системы образования окончательно устранило клановые и племенные особенности и вызвало вместе с появлением значительной прослойки интеллигенции местного происхождения рождение национального чувства, прежде находившегося в зачаточном состоянии»