Красная волчица - [70]

— Я тоже хочу в комсомол, — вздохнула Ятока.

— Степан говорил, год обождать надо, — ответил Василий.

— Пошто так?

— Ты еще неустойчивый элемент. Ну, как лед весной, с виду вроде ядреный, а наступил на него, он и рассыпался. Вот так и ты. А вдруг шаманить начнешь? И будет позор всему комсомолу и Советской власти.

— Совсем ты смешной, Вася. Как буду шаманить? Халат отдала, шапку отдала, бубен отдала.

— Долго ли все это смастерить.

— Ты не обижайся, Ятока, — вмешался в разговор Сема. — На собрания мы тебя будем приглашать. Поручение дадим. На будущий год надо всех ребятишек в школу посылать. Родителей сможешь уговорить?

— Смогу.

— Вот тебе и дело. А там и в комсомол примем. Я сам рекомендовать буду.

— Ладно, — согласилась Ятока.

Школа была переполнена. Василий протиснулся вперед и сел рядом с матерью.

— Робеешь, сынок?

— Немного оторопь берет.

— Ничего, — Мария Семеновна слегка коснулась руки Василия, точно хотела отогнать от него волнение.

Пришли Степан, Поморов, Дмитрий и сели за стол. Дед Корней присел у дверей. Степан встал, заметно волнуясь, заговорил:

— Товарищи, когда я уезжал из Красной Армии, меня пришли проводить все бойцы и командиры. Комиссар мне тогда сказал: «Помни, Воронов, Советскую власть один не построишь». Когда я приехал в Матвеевку, нас было два коммуниста — Дмитрий Трофимович Воронов и я, один комсомолец— Михаил Викторович Поморов. Потом нас стало пять человек: вступили в комсомол Надя и Сема. И вот вчера нам в ячейку подали заявления Василий Воронов, Дуся Прочесова, Женя Пучкова и Кайнача. Это же здорово, товарищи. Теперь с нами в одном строю эвенки, вместе будем строить коммунизм на нашей земле. Кто хочет говорить по поводу приема в комсомол Кайначи?

— Дайте мне, — попросила тетя Глаша.

— Слово Глафире Пантелеевне.

Тетя Глаша подошла к столу.

— Я по-своему, по-бабьи, думаю так. Всем нам как можно ближе надо держаться к Советской власти. Почему так? Потому что охотники заботу от нее получили. Мой муж не из последних охотников был, а век вечный в долгах у деда Трофима Двухгривенного ходил. И видывала я, как из его лавки мужики со слезами выходили. Теперь этому конец. Я бы тоже в комсомол вступила, да волосы седыми стали. Время ушло. И мне даже завидно нашим девкам, наравне с мужиками все дела решают. Хорошо это. И нашей сестре времечко подоспело человеком стать. За всех за них я проголосую. Но вот Кайнача пусть скажет, как он продавал соболей Кердоле и как чуть Василия под смерть не подвел.

Тетя Глаша села. Встал Кайнача, долго мял в руках шапку.

— Ты смелей, — подбадривал его Степан.

— Тетка Глаша, пошто долго худое помнишь? — заговорил Кайнача. — Много я думал. Худо сделал. Друга чуть не сгубил. Всю жизнь помнить буду. Теперь придет беда — пополам делить будем. Придет радость — тоже пополам делить будем. У Кайначи слово крепкое, как ствол лиственницы.

Кайнача сел.

— Правильно, парень, толкуешь, — поддержал его дед Корней. — Сплоховал малость, так с кем из нас греха не бывало. А охотник добрый. Я еще с его отцом белочить ходил. Так он меня два раза от смерти спасал, и Кайнача не подведет. На любого зверя с ним пойду, потому как он таежного корня человек. И уж ежели сказал слово, так тому и быть. — Дед Корней сел.

— Дайте мне сказать, — встал Кучум.

— Говори. — Степан скупо улыбнулся.

— Правильно тетя Глаша ругала Кайначу. И других эвенков ругать надо. Дмитрий и Степан шибко стараются для охотников. Зачем их обманули? Как теперь эвенкам верить? Другой Кердоля придет, опять спирт пить будете, соболей продавать. Совсем худо делаете.

— Не будем больше, Кучум, — угрюмо сказал Кайнача.

— Мы еще на родовом Совете говорить будем. А Кайначу в комсомол принять надо. Всю жизнь на Мотыкана работал. Теперь пусть новую жизнь строит. — Кучум сел.

— Ставлю на голосование. Кто за то, чтобы принять в комсомол Кайначу, прошу голосовать. — Степан окинул взглядом зал. — Единогласно. Теперь обсуждаем заявление Василия. Кому слово дать?

— У меня вопрос к Василию, — встал Дмитрий. — Пусть обскажет, почему он в прошлом году пушнину Бокову сдал.

Василий встал и еле выдавил из себя.

— Сплоховал малость.

— Зятек Бокова. Как же тестю не помочь, — донесся чей-то голос.

— Напраслину несете на парня, — заступился дед Корней. — Промашка была. Так он потом голову под пули Кердоли подставлял.

— Верно говоришь, Корней Иванович, — поддержал Степан. — Василий — наш парень. Давайте голосовать.

Руки подняли все.

Приняли в комсомол и Дусю с Женей.

Из школы Василий шел с Ятокой и Кайначей. Кайнача расстегнул парку.

— Жарко? — улыбнулся Василий.

— Шибко жарко.

— Ты когда к нам приедешь? — спросила Ятока Василия.

— А вы что, уезжаете?

— Ехать надо. Олени голодные.

Глава VIII

Все дышало холодом: и земля, и небо, и горы. Покрылись куржаком деревья. Перемерзли речки. Дымились наледи. Максим шел в середине обоза. От мороза полушубок на нем хрустел на сгибах, точно был сшит из бересты. Фыркали лошади, скрипели полозья. За первым возом шагал Дмитрий с короткой кавалерийской винтовкой в руках. В серой парке из оленьего меха и длинных унтах Дмитрий казался совсем коротким. «Как обрубок», — подумал Максим. Позади послышался голос Василия: