Красная волчица - [25]

В полдень они прилетали в низину. Ловили оленят, уносили на самую высокую гору, созывали орлиц и устраивали там пир. Однажды напал орел на олененка, но тут из кустов выскочил молодой олень и бросился на орла. Как пальмой, обрубил он когти птицы рогами, кровь хлынула на землю. Бьются час, другой, у обоих кровь хлещет из ран. Только силы не равные, нет когтей у орла. Клювом всю грудь разбил оленю, а до сердца достать не может. И на крыльях перья поредели.

Сема оглядел присмиревших ребят, прикурил потухшую самокрутку.

— А что ж ему ворон не помогал-то? — спросил Ганя.

— В кустах он сидел. Увидел кровь друга, испугался.

— Пальмой бы его надо было оттуда выгнать, — выпалил Ганя. Ребята повскакивали с мест, возбужденно загалдели.

— Потом потолкуете, — остановил их Сема и продолжал: — Орел почувствовал, что кончаются его силы, позвал на помощь ворона, а тот еще дальше спрятался.

Тогда орел крикнул на весь лес: «Я умираю, но и трусам никогда не будет светить солнце». Собрал он последние силы, взмыл под самые тучи и камнем упал на врага. Обломились рога оленя, и храбрецы, обнявшись, точно братья, упали замертво на землю.

Собрались птицы судить труса. Соколы предложили, чтобы ворон поднялся и разбился о скалы. Но орлы запротестовали: такую смерть могут принять только храбрые.

Тогда осудили труса на вечное житье в дупле. От позора стал седым ворон. От страха округлились глаза его и остались такими, а солнце ослепило их, потому-то он и не видит неба. Ночами, как вор, вылезает он из дупла и летает без шума, чтобы другие птицы не слышали, и питается всякой мелкой тварью.

Вот так и появились на свет совы. А раньше такой птицы вовсе не было. И небо теперь стало только для орлов, потому что они самые смелые.

Сема встал.

— Сема, расскажи еще что-нибудь.

— В другой раз, ребята. Мне надо к Василию. Я ему лекарство несу.

— Ты это про Максима рассказывал? — робко спросил Ганя.

— Это вы уж сами соображайте, что к чему.

Глава VII

Уже вторая неделя была на исходе, а Василий все еще не приходил в себя. В первые дни он бредил, вскакивал и искал Максима. Но потом притих, лежал неподвижно, на исхудавшем бледном лице чужими казались смолистые брови.

Горе, свалившееся на плечи Марии Семеновны, отняло у нее последние силы. Она сутками просиживала на кровати в ногах у сына и сухими глазами смотрела на Василия. Татьяна Даниловна силой уводила ее в постель.

Постарел и Захар Данилович: сгустилась седина в бороде, отяжелела походка, брался то за одно, то за другое дело, но все валилось из рук. Тогда он шел к сыну, но и у его постели было не легче. Страшно смотреть, как Василия покидают силы, а он ничем не может помочь.

Каждый день приходила Ятока. Все с надеждой смотрели на нее. Даже Захар Данилович не спешил уходить. И сегодня она вошла своей легкой походкой и замерла у кровати. Вот ее тонкие брови дрогнули, смуглое лицо будто оттаяло: Ятока на бескровных щеках Василия уловила румянец и повернулась к Марии Семеновне.

— Ятоке помогла Ами. Василий скоро оздоровеет. Долго жить будет, — шаманка улыбнулась.

Мария Семеновна схватилась за сердце.

— Спасибо, Ятока. Внукам закажу, чтобы за тебя бога молили. — Она усадила Ятоку рядом с собой и взяла ее руку. — Пусть никогда твое сердце не знает печали.

— Спасибо, тетка Марья, Василий живой будет, радость со мной будет. Ятока шибко любит его. День и ночь думает. Говори ему, пусть берет меня.

— Если люба, пусть женится. Только бы живой был. Сама ваших ребятишек нянчить буду.

Захар Данилович недовольно крякнул и вышел, с силой хлопнув дверью. Мария Семеновна махнула ему вслед рукой, точно говоря: «Ладно уж тебе».

Ятока ушла, а в доме Вороновых осталась надежда, что Василий скоро выздоровеет. Только Малыш по-прежнему лежал у кровати на кумалане, положив голову на лапы, и с угрюмой настороженностью смотрел на каждого, кто подходил к больному.

На другой день, когда все сели за стол, на кухню с громким лаем прибежал Малыш.

Что случилось? Кинулись к Василию. Он лежал с открытыми глазами и с недоумением смотрел вокруг. Мария Семеновна склонилась над ним.

— Пить, — еле слышно попросил Василий.

Мария Семеновна дрожащими руками поднесла к губам сына кружку с брусничным настоем. Василий жадно напился, откинулся на подушку и закрыл глаза.

— Очнулся, — еще не верила случившемуся чуду мать, и ее исстрадавшееся лицо тронула улыбка.

— Молодец. Осилил, — прошептал Захар Данилович и, громко сморкаясь, вышел из дома.

Малыш передними лапами навалился на кровать и от счастья не знал, что делать: то лизнет руку Василию, то оглянется на Марию Семеновну и тихо заскулит. Она ласково потрепала его по загривку.

— В другой раз не покидай Васю, лучше смотри за ним.

Малыш взвизгнул и с громким лаем выбежал на улицу, увидел у сарая Захара Даниловича, прыгнул ему на грудь, ткнулся в бороду, а потом закрутился возле его ног.

— А я-то думал, осиротели мы с тобой, — говорил Захар Данилович, набивая табаком трубку, — Запустили все. Поплывем ботать[17], свежей шарбой[18] покормить парня надо. Да и селезня спромышляем, жирные они теперь.

Захар Данилович взял ружье, сети и спустился к лодке. Малыш сопровождал его. А над горами висело яркое солнце, пестрели луга, набежавшее облачко бросило крылатую тень на реку, а минуту спустя снова все засверкало.