Красная Казанова - [4]

* * *

Известно, юные прелестницы не терпят красы ни в ком, кроме себя, и уж тем более в подругах. А Фая, как раз, и выделялась из массы себе подобных не слишком стройными ногами и длинным, вездесущим носом. Но если выбор Лидочки нам, положим, ясен — спрашивается, какой резон Фаине поддерживать отношения с броской и ладной товаркой? Но и тут, всё очень не сложно. Лидочка хранила ужасную тайну (не от Фаины конечно). Дело в том, что формирование девушки происходило в эпоху Военного коммунизма, годы славные, но голодные, и свояченица товарища ГПОТа не отличалась буйством форм, столь ценимым (и заметим — заслуженно) Прохором Филипповичем в её сестре. Да как говорится — нужда научит, и кокетка несколько корректировала природную субтильность посредством толстых лоскутов стёганного одеяла, отрезанных от собственного приданного. Девушки равно сочувствовали одна другой. И всё бы — ничего, когда б не появление на курсах губошлёпа-лаборанта, ставшее причиной охлаждения, дотоле идиллических отношений. Конечно, Лидочка не отбивала жениха у подруги, но всё ж та (сочтя, что преимущество достигнуто недобросовестно), ощутила себя задетой. Ссора грозила разоблачением и Лидочка, дабы избежать непоправимого, прибегнула к средству, повсеместно используемому в отечестве нашем, а именно, ко взятке (в роли подношения выступила плитка моссельпромовской «Экстры» и четверть фунта леденцов). Мир был восстановлен, однако, презентованную очкариком на первом свидании, жестянку монпансье Лидочке пришлось также принести в жертву дружбе. Затем в ход пошло чудесное, ароматное печенье кооперативного товарищества на паях «Идеал», потом, потом…

Фаина явно почувствовала вкус к подаркам. Всё, чем снабжала Лидочку зажиточная Мария Семёновна (а девушка никогда не уходила от сестры без гостинца), передавалось теперь злой сластёне, которая, забежав перед занятиями за Лидочкой, со скорбным видом устремляла взор к потолку:

—— Подумать только, я комсомолка, а покрываю мошенничество!

Свояченица ГПОТа загоралась как маков цвет и отпирала буфет. Дело могло кончиться диабетом, но первыми, под натиском очередной порции грильяжа, не выдержали зубы. Два дня несчастная пролежала с замотанной щекой, на третий — боль пересилила страх, и отвага не осталась без награды. Дантист оказался маленьким суетливым брюнетом, с тонкими и быстрыми волосатыми пальцами, чёрными навыкате глазами и точно таким же, как у Фаины, носом. И пусть он не стремился ни в аэроклуб, ни в ледовую экспедицию, зато был неженат. Подруга ещё только раз посетила Лидочку вместе с наречённым и то на минутку. Влюблённые взяли коробку «Идеала» (они торопились к родственникам дантиста) и больше Лидочка их не видела. Сразу после ЗАГСа Фая бросила курсы. А наученная горьким (если это слово тут уместно) опытом, Лидочка не спешила заводить новых подруг, тем более поверять кому-либо свои секреты.

* * *

Итак, для воплощения в жизнь наполеоновских планов оставалось всего — ничего, выйти замуж. Лидочка так спешила, что даже воспользовалась общественным транспортом. Да, именно! И бублик без скидки ЦРК, и две остановки на трамвае, ни в ливень, ни в слякоть, и при восьмирублёвой стипендии! Но день и правда выдался особенный, а то, что случилось далее, лишь убедительное тому подтверждение, пускай и походило скорее на горячечный кошмар. Причём, девушка не сразу заметила неладное. В самый момент катастрофы она смотрела в окно на своего губошлёпа-изобретателя, как раз пересекавшего площадь «Всеобщего равенства трудящихся».

Пропуская вагон, инженер сбавил шаг. Глаза молодых людей встретились. Кажется, Лидочка махнула перчаткой, или перчатки уже не было… Так или иначе, её радостный жест не получил ответа. Вместо этого, инженер стащил с носа очки, сунув их, почему-то, мимо нагрудного кармана. Затем, ухватив обеими руками за кепку, как-то странно присел, словно над ним, на бреющем полёте, пронёсся аэроплан и, выкрикнув заграничное женское имя «Эврика», опрометью сиганул назад через площадь. Девушка проводила его изумлённым взглядом, непреминув всё же отметить, хоть и непроизвольно, что высокому «дяденьке» справа недавно ставили банки… «Мамочки! — догадавшись, что это обморок, она томно прикрыла светлые ресницы. — Мне мерещится, что кругом голые. И я, вся как в витрине …»

— Как в витрине?! — сердце Лидочки оборвалось. Но тут и в вагоне поднялась суматоха. Какая-то толстуха рядом начала со стоном сползать по поручню, оседая широким и рыхлым, как у ватного снеговика, задом. Ополоумевший кондуктор рванул верёвку звонка. Трамвай стал.

Дальше? Дальше… Лидочка поглядела вокруг, снова на себя. А так-как описываемые события произошли в чрезвычайно краткий промежуток времени, пусть и позволяющий невинной девушке сгореть со стыда, но явно недостаточный для осознания творящегося безобразия, то, следуя всеобщему порыву, Лидочка кинулась наутёк. И как знать, в какие Палестины, не отмеченные визитом небезызвестного Макара, занесли бы беглянку крепкие ножки, но на её пути возник коренастый невысокий старик.

С выцветшими глазками, в картузе, в подпоясанной косоворотке навыпуск под пиджаком и светло-серых бурках…