Красная Казанова - [3]
На остановке пассажиры с пунцовыми лицами сыпали из вагона, как горох. Впереди, бежала комсомолка в матроске, всё ещё закрывая, вновь, мистическим образом, наполнившуюся объёмом кофточку, ладонями. Немолодой, лысый гражданин, в чесучовой паре, отдавший в жертвенном порыве портфель грузной брюнетке, теперь, также держась за сердце и припадая на ногу, пытался догнать беглянку:
— Зина, котик, документы! Зина…
— Вы низкий человек, Платон Сергеевич, — рыдала «котик», то и дело попадая острым каблучком в стыки булыжной мостовой, но упрямо, не убавляя рыси, и не выпуская своего трофея. — Я мужу пожалуюсь…
Однако, описывать подобное начальству!.. Старик-Васькин и так жалел, что «разболтался» с заместителем, а уж с Прохором-то Филипповичем… Нет, кондуктор был калач тёртый. Раз и навсегда приняв за правило всё отрицать, Егор Трофимович на вопросы товарища ГПОТа только хмурил пегие брови да кашлял в кулак, отвечая категорично «никак нет» и «не могу знать».
Когда служащий вышел, в дверь поскрёбся Селёдкин.
— Я же говорил, Прохор Филиппович, — зам, скроив озабоченную мину, заглянул в лицо руководителя, пытаясь определить, какое впечатление произвёл рассказ свидетеля. — Надо бы распоряжение по линии, и в милицию отписать, и ещё…
При слове «ещё», Селёдкин немного наклонил голову вправо, подразумевая, очевидно, маленький неприметный особняк в самом центре города. Но здесь он переборщил или, как выражался в таких случаях Прохор Филиппович — заврался. Сообщать что-либо туда! Не-ет, дудки…
— Болтуны, балаболы!
Вообще, главный по общественному транспорту сердился так, для вида. Он был рад, что всё решилось просто и скоро, происшествие оказалось обыкновенной сплетней, а определения, приведённые им во множественном числе, относились исключительно к подхалиму-заместителю. Понимая это, Селёдкин заюлил.
— Я клянусь вам, Прохор Филиппович, как порядочный человек, — порядочный человек сделал честные глаза, — Старый пень крутит, фигурировать не хочет. Вагоновожатая Степанова на работу не вышла, и Зубкова, кондукторша, тоже. Увольняются! Лучше, дескать, на биржу.
— Увольняются, говоришь? — Прохор Филиппович вспомнил слёзы свояченицы, потом неприметный особняк в центре города и опять помрачнел, перо зло заскрипело по бумаге. — Что у нас в чернильницах, вечно зоосад! А ты, Селёдкин, где письмо Наркомфина?! Что вы тут, ошалели все, что ли!
«Увольняются… Увольняются…» — ГПОТ откинулся на спинку стула, ручка с блестящими перламутровыми крылышками покатилась по столу.
Глава третья
А уйти с курсов Лидочка могла. И вот почему… Только начнём по-порядку. В субботу настроение девушки было каким-то особенным. Особенным настолько, что заскочив домой переодеться и, не обнаружив лампочки в уборной, она и словом не обмолвилась соседке.
— Свинтили, пусть…
И лишь презрительно хмыкнула, когда проходя по «длинному-предлинному», загромождённому корытами, коридору, услышала брошенное вслед:
— Гляньте, какая цаца явилась, только подмылась!
Действительно, стоит ли обращать внимание на всяких… Какое-то внутреннее чувство подсказывало ей, что сегодня произойдёт нечто необычайное, исключительное. Через какой-нибудь час Кульков сделает ей предложение. Она была убеждена в этом, как в том, что на дворе сентябрь. Лидочка надела «выходную» матроску и беретик. Раз пятнадцать повернулась перед треснувшим, но аккуратно заклеенным бумажной полоской, зеркалом и сбежала по тёмной, пахнущей мышами и извёсткой, лестнице.
Погода, как никогда, соответствовала случаю. Не удержавшись, девушка купила у лоточницы бублик.
Чудесный, ещё с пылу с жару, обсыпанный маком, ароматный «Московский» бублик с мягко ломающейся на зубах, румяной корочкой.
«Интересно, в Москве правда такие бублики? — на миг, рука с лакомством замерла в воздухе. — Ну, конечно! Это же Москва!»
Стоп, стоп, стоп! К чему вдруг такой интерес? А всё очень просто. Свояченица главного по общественному транспорту была честолюбива. Нет, она не отказывалась тёплым летним вечером пройтись с женихом по бульвару «Урицкого», однако считала «прозябание в губернской глуши» скромной вехой на пути в столицу. Девушка верила, что вскоре её Володька изобретёт что-нибудь «ужасно-преужасно» гениальное, жизненно-необходимое народному хозяйству, или лучше Рабоче-крестьянской Красной армии. Молодожёны поселятся в Москве, на самом широком проспекте, где по утрам она будет встречаться на кухне не со сварливой торговкой из кооперации или работницей фабрики-прачечной, вечной легкотрудницей Тёть-Верой, а с жёнами военных командиров.
«Москва, город… — Лидочка зажала ладонью хорошенький носик и припустила бегом, мимо меланхоличной извозчичьей клячи в панаме, навалившей, на радость воробьям, изрядную кучу посреди мостовой. — … город, где все ездят на автомобилях и нет этих противных лошадей. И подруги там, наверное…».
Тут, для полноты картины, давайте познакомимся с подругой Лидочки Фаиной. Даже не потому, что и она грезила о женихе — высоком и статном лётчике или, на худой конец, исследователе Арктики. Просто взаимоотношения курсисток многое объясняют в поведении нашей героини.
![Проклятье рода Ранненкопф](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
![Свежий начальник](/storage/book-covers/6e/6e445fe749e23ebd9663c0e26300be6d354f9e40.jpg)
Ашот Аршакян способен почти неуловимым движением сюжета нарушить привычные размерности окружающего: ты еще долго полагаешь, будто движешься в русле текста, занятого проблемами реального мира, как вдруг выясняется, что тебя давным-давно поместили в какое-то загадочное «Зазеркалье» и все, что ты видишь вокруг, это лишь отблески разлетевшейся на мелкие осколки Вселенной.
![Ватерлоо, Ватерлоо](/storage/book-covers/e3/e3a94c35c76e8e646e2ca38df9d2a1b069826a43.jpg)
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
![«Сдирать здесь»](/storage/book-covers/37/3718c0e35eb750cc85ad90c5c301133941888e02.jpg)
«Ночной маршрут».Книга, которую немецкая критика восхищенно назвала «развлекательной прозой для эстетов и интеллектуалов».Сборник изящных, озорных рассказов-«ужастиков», в которых классическая схема «ночных кошмаров, обращающихся в явь» сплошь и рядом доводится до логического абсурда, выворачивается наизнанку и приправляется изрядной долей чисто польской иронии…
![Балкон в лесу](/storage/book-covers/ae/ae15b11a8fd4756d134fb605edbcc394f4f5061b.jpg)
Молодой резервист-аспирант Гранж направляется к месту службы в «крепость», укрепленный блокгауз, назначение которого — задержать, если потребуется, прорвавшиеся на запад танки противника. Гарнизон «крепости» немногочислен: двое солдат и капрал, вчерашние крестьяне. Форт расположен на холме в лесу, вдалеке от населенных пунктов; где-то внизу — одинокие фермы, деревня, еще дальше — небольшой городок у железной дороги. Непосредственный начальник Гранжа капитан Варен, со своей канцелярией находится в нескольких километрах от блокгауза.Зима сменяет осень, ранняя весна — не очень холодную зиму.
![Побережье Сирта](/storage/book-covers/5b/5bb683915219cc101443cf36cc17f6488d89fb32.jpg)
Жюльен Грак (р. 1910) — современный французский писатель, широко известный у себя на родине. Критика времен застоя закрыла ему путь к советскому читателю. Сейчас этот путь открыт. В сборник вошли два лучших его романа — «Побережье Сирта» (1951, Гонкуровская премия) и «Балкон в лесу» (1958).Феномен Грака возник на стыке двух литературных течений 50-х годов: экспериментальной прозы, во многом наследующей традиции сюрреализма, и бальзаковской традиции. В его романах — новизна эксперимента и идущий от классики добротный психологический анализ.