«Красная капелла». Советская разведка против абвера и гестапо - [17]

Таким образом, сделанный в документах разведки вывод о мотивах сотрудничества с ней Лемана не вполне соответствует истине. Но если определяющим мотивом был не материальный интерес, значит, имелись и другие побуждения: симпатии к светскому народу, демократические убеждения, затаенная неприязнь к фашистскому режиму. Есть все основания утверждать, что именно эти моменты присутствовали в его умонастроениях и так или иначе влияли на поведение.

Леман еще со времен Цусимы в душе симпатизировал русским. В беседе с одним из сотрудников резидентуры, отчет о которой имеется в его личном деле, Вилли говорил, что в Германии до прихода к власти Гитлера многие сочувственно и с надеждой смотрели на СССР, приветствовали взаимовыгодное экономическое сотрудничество, желали жить в мире и добрососедстве с Советской Россией. Это было характерно для широких слоев немецкого населения, подчеркивал Леман.

Встретив рождение Третьего рейха с настороженностью и скепсисом, но еще не будучи убежденным противником фашистского режима, он пришел в конце концов к неприятию идеологии и практики нацизма. Знакомясь с документами гестапо, Леман хорошо узнал, что такое фашизм, какие чудовищные преступления он уже совершил в его родной стране, а также на захваченных Гитлером территориях. Ему было известно о содеянном нацистами в те годы столько, сколько многие немцы, да и весь мир узнали уже после крушения фашистского режима.

Как можно дольше оттягивал Леман вступление в Национал-социалистическую партию и подал заявление о приеме в НСДАП только в 1938 году, когда дальнейшие проволочки могли неблагоприятно сказаться на его служебном положении, а может быть, повлечь и худшее.

О восприятии им событий в Третьем рейхе красноречиво свидетельствует такой штрих. Когда заместитель Гитлера по НСДАП Р. Гесс в мае 1941 года совершил перелет в Англию и был в Германии официально объявлен сумасшедшим, Леман в беседе с сотрудником резидентуры прокомментировал этот факт саркастическим замечанием: «Ну вот, теперь ясно, кто нами правит».

Доверительное общение с друзьями из СССР, видимо, не прошло для Вилли бесследно, оказало заметное влияние на его взгляды.

Но было бы наивно думать, что в обстановке захлестнувшего Германию террора отношения Лемана с советскими разведчиками были неизменно сердечными и теплыми. В середине 30-х годов он, случалось, приходил на встречи в нервозном состоянии, говорил о возросшей активности контрразведки в стране, порой давал понять, что не мешало бы личное общение с ним ограничить, чаще использовать другие конспиративные способы связи.

К этому времени гестапо действительно приобрело опыт контрразведывательной работы и нейтрализовало деятельность агентурных сетей ряда сильнейших разведок мира.

У Лемана были веские поводы беспокоиться о собственной безопасности. В гестапо поступил донос на Лемана, в котором его обвиняли, что на рубеже 20-х годов он исповедовал демократические убеждения, поддерживал в указанный период контакты с председателем совета рабочих и солдатских депутатов О. Штробелем (позднее тот изменил политические взгляды, порвал с левыми и вступил в НСДАП, став правой рукой рейхсминистра пропаганды Геб-бельса).

Обвинения против Лемана соответствовали истине, в те годы он на самом деле был близок к представителям социал-демократии Германии, однако в свое время позаботился, чтобы эти факты его биографии не стали известны руководству полиции и конечно же никоим образом не нашли отражения в личном деле. Тем не менее в гестапо было проведено служебное расследование. Дело Лемана тогда прекратили за «недоказанностью вины». Перевесила его репутация опытного профессионала и хорошие отношения с начальством, а главное — новое положение самого Штробеля. Разве можно было попрекать Лемана, что в молодости он был близок с помощником такого человека, как Геббельс!

Но спустя некоторое времени некая Дильтей дала тайной полиции показания, что советское посольство в Берлине якобы имеет в гестапо «своего человека», и назвала фамилию Лемана. За ним установили слежку, но ничего подозрительного не обнаружили. Как впоследствии рассказал Леману начальник русского отдела гестапо, его знакомый, Дильтей сожительствовала с сотрудником тайной полиции — его однофамильцем — и сделала ложный донос, чтобы насолить провинившемуся перед ней любовнику.

Центр потребовал от резидентуры максимальной осторожности в работе с Брайтенбахом. В 1935 году Леман на одной из конспиративных встреч попросил сотрудника разведки приготовить для него паспорт на другую фамилию на случай, если бы пришлось перейти на нелегальное положение и немедленно выбраться из Германии. Его просьба была удовлетворена, такой документ подготовили.

Состояние здоровья Лемана, человека уже немолодого, также влияло на его настроение. Однажды он пришел на явку совершенно больной, с трудом передвигая ноги. Но, несмотря на плохое самочувствие, назначенной встречи не пропустил и нужные документы принес. На сообщение В.М. Зарубина о том, что Брайтенбах серьезно болен, руководство внешней разведки ответило срочной шифро-телеграммой, в которой указывало, что его нужно спасти во что бы то ни стало, а если лечение потребует больших денежных затрат, помочь Леману, легализовав их получение таким образом, чтобы не вызвать подозрений в отношении его. Развитие болезни врачам удалось приостановить, но Лемана и его друзей из берлинской резидентуры ждали новые испытания.