Красная гора: Рассказы - [12]

Ну как, по-вашему, я должна была реагировать? Я, конечно, ответила, что тоже хочу только кофе. Видели бы вы, как он обрадовался! А по их ресторанам можно ходить всю жизнь и за всю жизнь так всех блюд до конца и не перепробовать. А вкусно до чего! Но когда я пришла на курсы и меня спросили, как там в Союзе, и я ответила: «Продуктов нет. А так все более или менее», — они завопили: «Продуктов? Всего-то? Так зачем же мы уезжали?». Они же все думали, что спасаются от погромов. А погромов все нет и нет. Только бронетранспортеры на улицах. Вообще-то антисемитизм и в Америке есть, особенно среди негров, говорят. Вот Бузя с мужем спасались от погромов, так этого мужа в Чикаго убил негр. Может, грабануть хотел, может из антисемитизма, черт его теперь разберет.

А талантливый, может быть, даже гениальный художник Марк Ройтман спасался не от погромов, а от безденежья и безвестности. Он же ничего не умел делать, только рисовать. А когда уезжал, то все свои картины раздарил, потому что платить огромную пошлину за собственные произведения не хотел и не мог. В Чикаго я видела его картины у дочери коллекционера Аркадия Михайловича. Аркадий Михайлович — тот смог заплатить пошлину. Из всей своей коллекции он только и вывез, что несколько картин Марка Ройтмана. А Марк, который надеялся стать в Чикаго знаменитостью, по-прежнему не хочет зарабатывать деньги другим трудом и потому сидит на пособии по безработице, и у него нет денег, чтобы купить себе холст и краски. А Аркадий Михайлович, богатый коллекционер, который не собирался ехать ни в какую Америку, а наоборот, в восемьдесят пять лет всерьез собирался жениться на своей тридцатилетней соседке, живет сейчас в чикагском доме для престарелых. Чикагские дома для престарелых не нашим домам чета, но все же, все же… Как он любил собирать у себя гостей! Как гости любили собираться у него среди прекрасных картин и скульптур! Конечно, он обманывал себя, что это он нужен этим людям. Конечно, они обманывали его. Но он был счастлив. И тридцатилетней соседке, на которой он собрался жениться, он тоже не был нужен, но она считала, что его богатство стоит того, чтобы быть ему преданной помощницей до конца его жизни. А когда внук, уезжающий в Америку, объяснил Аркадию Михайловичу, что тридцатилетняя соседка выходит замуж не по любви, он вначале не мог в это поверить, а потом распродал все свое имущество, за исключением нескольких картин Марка Ройтмана, потому что поверил, что едет доживать свою старость с дочкой и внуком. Теперь картины Марка Ройтмана висят у его дочери. Она приезжает к отцу раз в месяц, а внук и того реже. От судьбы не уйдешь.

Когда аэрофлотский самолет сел на советскую землю, в салоне раздались аплодисменты. Я сама зааплодировала даже, а на душе все равно кошки скребли, и казалось, что больше ни мне, ни всем нам, оставшимся, никогда ни в какую страну нос высунуть не позволят. И тогда я повторила, как заклинание: «От судьбы не уйдешь!» Вы попробуйте, это помогает.

Свет в погасшем окне, или Этот странный мир Эроса

Таня

— Пришел мой муж, экстрасенс, он скажет, как мои дела на самом деле, — объявила Таня соседкам.

— Боря, — закричала она ему в распахнутое окно (в палату к ним никого не пускали), — лягушки показали, что беременность у меня замерла. Скажи, может быть, они врут?

— Мне надо удалиться и подумать пять минут, — ответил Боря.

— Таня, — отозвался он через некоторое время, — лягушки показали правду. Я мог бы оживить плод, но нам это ни к чему.

Соседки в палате захихикали:

— Чокнутый он у тебя, что ли? Это же все равно, что мертвого оживить.

Таня молчала. Только крайним отчаянием можно было объяснить то, что она сейчас вдруг поверила в Борин дар. Боря был нормальным человеком, пока не возомнил себя экстрасенсом и не стал исцелять людей. А потом ему пришло в голову, что раз его добрые мысли имеют силу, то такую же силу должны иметь и злые мысли, и он стал думать, как бы чего не подумать. С этого и начались его нервные срывы, из-за которых Таня вечно ходила в синяках. Когда она подала на развод, он ушел, прихватив ее фотографию, а через несколько дней вернулся отдать ее: «там, куда я отправляюсь, она мне не понадобится». Таня сразу заподозрила неладное и обреченно подумала: «Только не на моих глазах». А он подошел к окну их многоэтажки, открыл его, сел на подоконник и стал медленно переваливаться наружу. А потом Таня видела только его пальцы, судорожно охватившие карниз. Не зная зачем, она вышла из квартиры и стала звонить во все двери на лестничной площадке. Она ничего не могла объяснить сбежавшимся соседям, только плакала и повторяла: «Эта скотина!» Соседи бросились за ней и успели вытащить его. Он тускло произнес:

— Все равно выброшусь, без тебя мне не жить!

«Выбрасывайся или выброшусь я!» — подумала Таня и прошептала:

— Оставайся!

И все у них осталось по-прежнему, и она как-то притерпелась к его срывам, своим синякам и даже вот рожать собралась.

— Григорьева, — зашла в палату врач Лидия Ивановна, — а ну, быстрее на аборт!

— Я не хочу, — огрызнулась Таня, — у меня все в порядке. Я чувствую.