Красная Борода - [41]

—  Зачем это? Мы продадим соловья, и вырученных де­нег нам с лихвой хватит до конца жизни.

Все это успел сообщить по дороге к дому Дзюбэя управ­ляющий Ухэй.

Осмотрев Дзюбэя, Ниидэ не обнаружил каких-либо признаков психического заболевания. Он предложил и Нобору осмотреть его. Тот достал из корзины Такэдзо свечу, зажег фитиль и стал изучать зрачки Дзюбэя.

—  Должно быть, вы считаете меня сумасшедшим, — с  жалостью глядя на них, произнес Дзюбэй. — Но вы глубоко ошибаетесь. Я вполне здоров и вообще никогда в жизни не обращался к врачам за помощью.

В это время с улицы донеслись детские голоса. Прыгая по дощатому тротуару, дети кричали: «Тёдзи воришка, Тёдзи воришка!»

—  Опять они за свое, — поцокал языком сидевший на пороге Ухэй. — И чего эти чертенята издеваются над Тёд­зи?

Он вышел наружу.

Покончив с осмотром, Нобору обернулся к Ниидэ и по­качал головой. Уже совсем стемнело, и сильно чадивший фонарь, казалось, усугублял и без того мрачную атмосфе­ру, царившую в комнате. Кроме пары скамеек и домашнего алтаря, там ничего не было. Лишь в углу громоздились три тюка — по-видимому, с товарами. Ниидэ поднял глаза на притолоку, поглядел на жердь с подвешенной к ней корзи­ной.

—  Что у тебя там? — спросил он, указывая пальцем на корзину.

—  Тсс, — остановил тот Ниидэ. — Не говорите так громко. Разве вы сами не видите, что там?

—  Пустая корзина.

—  У вас, наверное, зрение не в порядке, потому и не ви­дите. — Дзюбэй поднял указательный палец и, склонив го­лову, зашептал: — Если вам ничего не видно, то слышать-то вы слышите? Вы только прислушайтесь... Ну как?

Ниидэ молчал.

—  Да это же соловей поет, тысяча золотых ему цена, и скоро должен появиться покупатель, — шепотом произнес Дзюбэй.

Вскоре Ниидэ поднялся и, сказав О-Мики, что снова зай­дет, вышел на улицу, где его поджидал Ухэй. Уже совсем стемнело, и Такэдзо зажег фонарь.

—  Этот Тёдзи, которого дразнили детишки, — не сын ли Горокити, которого я однажды осматривал? — спросил Ниидэ.

—  Он самый, — ответил Ухэй. — В этих бараках полно сплетниц — болтают много лишнего, а детишки прислуши­ваются и дразнят тех, кто послабее и беззащитней.

—  А как себя чувствует жена Горокити?

—  Не слишком здорова, но нет у нее времени разлежи­ваться — надо семью содержать... Ну, а что вы скажете на­счет Дзюбэя?

—  Пока ничего определенного. — Ниидэ прикрыл лицо от пыли, поднятой порывом ветра с земли. — Буду присы­лать к нему Нобору. Посмотрим, как пойдет дальше. На мой взгляд хуже, чем сейчас, не станет.

Ниидэ простился с Ухэем и пошел в сторону больницы Коисикава.

2

Но дороге в больницу Ниидэ спросил у Нобору, с какой целью он зажег свечу.

Нобору ответил, что в бытность его в Нагасаки один голландский врач описал схожие симптомы у больного с опухолью мозга. В этом случае, если поднести к глазу свет, возникает дрожание зрачков. Вот он и решил проверить, но у Дзюбэя ничего подобного не наблюдается.

—  Какое же, по-твоему, у Дзюбэя заболевание? — спро­сил Ниидэ.

—  Ума не приложу. Вроде бы в организме аномалий не наблюдается. Признаков бытового сифилиса тоже не заме­тил. Может быть, непроизвольная симуляция?

—  На предположениях диагноз строить нельзя.

—  Я исхожу не из предположений, а из условий жизни больного. Пятнадцать лет человек работал, не жалея сил, а жить легче не стало; он лишился двоих детей, и никакой на­дежды на то, что когда-нибудь выбьется из нужды, а ведь ему уже сорок один; в этих условиях навязчивая идея разбогатеть вполне могла привести к нарушениям в психике, ко­торые проявились в форме галлюцинаций.

Ниидэ молча выслушал Нобору, но ничего не сказал, лишь посоветовал еще раз посетить Дзюбэя, когда выдастся свободное время.

Спустя несколько дней Нобору снова собрался к Дзюбэю. Ниидэ вручил ему небольшой сверток с деньгами, ко­торый надлежало передать управляющему, а также попро­сил осмотреть больных в семье поденщика Горокити, жив­шего в том же бараке близ колодца.

С тех пор Нобору несколько раз посещал этот барак. Дзюбэй, которого соседи прозвали «Соловей-дурачок», по-прежнему целыми днями просиживал у своей бамбуковой корзины.

У Горокити была жена О-Фуми и четверо детей, в том числе семилетний Тёдзи — тот самый, которого обзывали воришкой соседские дети. Горокити был на год старше жены — ему исполнился тридцать один, старшему сыну, Торакити, было восемь, за средним, Тёдзи, следовали шести­летняя О-Миё и двухлетняя О-Ити. Тёдзи с первого посеще­ния привязался к Нобору; еще издали завидев его, он мчался навстречу и не отходил, пока тот не возвращался в больни­цу. Когда Нобору зашел к ним во второй раз, Тёдзи поти­хоньку показал ему корзину, полную плодов гинкго, и по­обещал при следующем посещении подарить ему такую же корзину.

—  Где же ты их раздобыл? — удивился Нобору.

—  В поместье Идзу-самы. Там растет большое дерево гинкго, и, когда дует ветер, часть плодов падает с веток за забор.

—  И тебе удалось так много набрать?

—  Больше меня никто не набирает, — гордо ответил Тёдзи.

Он подошел к черному входу на кухню, вырыл сбоку ямку в земле и высыпал в нее недоспелые, пахнущие свежей зеленью плоды.

—  Мы все ходим за гинкго, но я собираю быстрее всех, — повторил он. — Завтра снова пойду — ведь за них хорошо платят.