Красная Борода - [43]

3

Нобору провел у матери около часа и ушел, не дождавшись отца. Мать жаловалась, что стали болеть и бедра, и теперь она с большим трудом может самостоятельно вставать с постели.

Прослышав об этом, семейство Амано отправило млад­шую дочь поухаживать за матерью Нобору. В отличие от старшей сестры, Тигусы, она была худенькой, небольшого роста, грациозной, как молодая лань. Выражение ее мило­видного личика менялось столь же быстро, как вода в гор­ной реке.

«Как родные сестры могут быть так непохожи?» — удив­лялся Нобору.

Тигуса была настоящей красавицей с изысканными ма­нерами. Чем-то она напоминала прекрасный, источающий  божественный аромат цветок. Но, к собственному удивле­нию, сейчас Нобору по душе была Macao, и его влекло к ней гораздо сильнее, чем когда-то к Тигусе. Когда мать обмолвилась об их женитьбе, он попросил подождать: мол, ему надо разобраться в своих чувствах.

Мать, должно быть, все поняла и, прощаясь с Нобору, сказала:

—  Благодарю тебя, теперь я спокойна.

Ее успокоило не только то, что сын, по-видимому, ув­лекся Macao, но и перемены в его настроении: как можно было догадаться по его рассказу, Нобору был доволен рабо­той в больнице Коисикава и больше не сердится на отца, ко­торый отправил его к Ниидэ.

—  После истории с Тигусой мы очень беспокоились за тебя, не знали, как ты отнесешься к новой работе. Ниидэ говорил, что тебе там сначала все не нравилось.

—  Напротив, мне просто повезло, — улыбаясь, ответил Нобору.

Посоветовав матери держать ноги в тепле и следовать строгой диете, Нобору простился и пошел в больницу.

Macao проводила его до порога. Он попросил пригляды­вать за матерью. Она ответила, что будет ждать его прихо­да, и долгим взглядом посмотрела ему в глаза.

Выйдя на улицу, Нобору вдруг почувствовал, как его за­хлестнула радость. Он запомнил долгий взгляд Macao, ее длинные ресницы, которыми она прикрыла глаза, пытаясь утаить вспыхнувшее в них чувство.

«Ну а Тигуса?» — подумал он и решительно покачал го­ловой. Воспоминания потеряли свою остроту, и он уже не испытывал к ней любви, лишь холодное безразличие и даже неприязнь. Наверно, он и сам уже не тот. Работа в больнице изменила его самого и его взгляды. И, честно говоря, он был рад этому.

Он теперь многое познал в человеческой жизни, повидал людей в самых различных обстоятельствах, узнал, как вли­яют на них несчастья, бедность, болезни. И этот опыт по­зволил ему постичь различие между Тигусой и Macao.

—  И все же не следует горячиться, — пробормотал он, невольно подражая Ниидэ. — Да, Macao мне нравится, но не будем спешить, не будем спешить...

Нобору почувствовал, как его лицо заливает краска. Чтобы вернуть душевное равновесие, он надумал тут же за­няться чем-то полезным. Был только третий час, и он, не заходя в больницу, отправился в район «Задов Идзу-самы».

Прежде всего он решил заглянуть к Дзюбэю, но, когда проходил мимо дома управляющего, тот выскочил на улицу и окликнул его.

—  Я как раз собирался отправить посыльного к вам в больницу, — расстроенно пробормотал Ухэй. — Случилось несчастье. Целая семья пыталась покончить жизнь само­убийством. Приходил доктор Коан, но он смог лишь ока­зать первую помощь... Нет, это не с Дзюбэем — тот по-прежнему глядит на своего соловья в корзине. Несчастье случилось с семьей Горокити!

—  Как это произошло?

—  Отравились, — мрачно сказал Ухэй, спеша за Нобо­ру. — Доктор Коан сказал, что они выпили крысиного яда. В доме стоит ужасный запах.

4

Младшая девочка О-Ити скон­чалась сразу, остальные дети были в тяжелом состоянии. Меньше яд подействовал на Горокити и его жену. Когда во­шел Нобору, в комнате стоял тошнотворный запах серы и какой-то кислятины.

—  Простите, господин доктор, что доставили нам не­приятности, — с трудом шевеля губами, прохрипел Тёдзи, завидев Нобору.

—  Почему ты просишь прощения? — с мягкой улыбкой спросил Нобору. — Ведь ты не совершил ничего дурного.

Тёдзи прокашлялся и едва слышно сказал: «Гинкго». Го­ворить ему было трудно, и Нобору приблизил ухо к его гу­бам. Оказывается, он не забыл свое обещание насчет пло­дов гинкго, но у матери не хватило денег на муку и при­шлось их продать.

—  Не думай об этом, Тёдзи. Честно говоря, я не очень гинкго люблю, да и о твоем обещании совершенно забыл. Так что не беспокойся. И вообще, это не по-мужски — переживать из-за такой мелочи.

—  В следующий раз обязательно подарю. Если в этом году не успею, то в будущем.

—  Договорились.

Они согнули мизинцы на правой руке и соединили их. Пальцы Тёдзи были очень горячие, но какие-то вялые. «До будущего года надо еще дожить, крепись, Тёдзи, стоит ли умирать из-за этой отравы», — бормотал Нобору. Он выпи­сал рецепт, отправил в больницу посыльного за лекарством и просил передать Ниидэ, что, по-видимому, задержится здесь на всю ночь.

В четыре часа скончалась шестилетняя О-Миё, а к ве­черу умер старший сын Таракити. Покойных потихоньку переносили в дом управляющего. Из детей оставался в жи­вых один лишь Тёдзи. Горокити и его жена О-Фуми, види­мо, понимали, что происходит, но ничего не говорили. Но­бору взял микстуру, доставленную из больницы, и напоил Тёдзи. Того сразу вырвало — организм не принимал жидко­сти. Горокити же и его жена наотрез отказались пить лекар­ство.