Красивые, двадцатилетние - [24]

Где же гарантия, что дело обстоит именно так, а не иначе? Не волнуйтесь — Мыслитель нам все объясняет: «Заглушая военные угрозы, заглушая истерические вы­крики, звучит голос Сталина, голос Его партии. Он ука­зывает человечеству путь к светлому будущему. По это­му пути движется и наш народ».

Прочитав эти строки, задумаемся на секунду о не­удачах американцев в Корее. Полковник Монат в напи­санных для «Лайф» воспоминаниях сообщает, что бы­вали дни, когда commies теряли по нескольку тысяч солдат. Полковника Моната, разумеется, можно запо­дозрить в необъективности; давайте лучше поговорим о вышеупомянутых успехах в экономике. Восточных немцев так обрадовало повышение жизненного уров­ня, что они в 1953 году устроили антиправительствен­ную демонстрацию; советские танки против них бросили, вероятно, по чистой случайности. Ликующие венгры в 1956 году вышли на будапештские улицы; их тоже почему-то не поняли. Об экономических дости­жениях Народной Польши поведал Владислав Гомулка в своем докладе; экономические успехи Советского Союза привели к закупке капиталистического зерна. Я не публицист — это всем очевидно. Я только хочу ска­зать, что американцам следовало бы представить Путрамента к высочайшим военным и гражданским на­градам, поскольку в Польше он для них сделал больше, чем они сами.

В 1952 году в Арсенале была устроена выставка с язви­тельным названием «Вот она, Америка». Набрали черт-те сколько экспонатов: шпионские пистолеты, напал­мовые бомбы, комиксы по «Братьям Карамазовым», фотографии с трупами каких-то негров. Результат превзошел всякие ожидания; варшавяне, чтобы по­пасть на выставку, часами выстаивали в очереди: им хотелось получить хотя бы крохи информации о стране сорока восьми звезд, хоть одним глазком по­глядеть на вещи, сделанные живущими за океаном людьми, от которых нельзя ждать ничего хорошего. Это несчастная любовь; любовь без взаимности; и, возможно, последняя.

Нашу честь в Соединенных Штатах защищает бок­сер Ковальский по прозвищу Киллер. Это самый сви­репый профессионал в мире. Он проигрывает только из-за нарушения правил: жестокий поляк, природой наделенный преступными наклонностями, не в состо­янии во время боя сдержать свои низменные инстинк­ты, и судья удаляет его с ринга.

Будучи любителем зрелищ такого рода, я недавно отправился в Париже на встречу champion soviétique — champion américain[34]. На ринг вышел русский — парень в шитой золотом рубахе, с золотыми кудрями и лицом дегенерата-сифилитика. Публика встретила его вос­торженным ревом; никто и не вспомнил про такую ме­лочь, что в СССР вообще нет профессионального спорта, а американская вольная борьба считается «зверством», и, стало быть, champion soviétique скорее всего родился не в донских степях, а где-то возле пло­щади Пигаль или, скажем, в Сен-Дени. Следом появил­ся чемпион Америки — устрашающего вида гигант: не будь схватка тщательно срежиссирована, чемпиона СССР вынесли бы с ринга вперед ногами. Публика улю­люкает и осыпает американца проклятиями; в него ле­тят апельсиновые корки, спичечные коробки, ему гро­зят кулаками. Начинается бой; несчастный америка­нец делает все, чтобы проиграть, но что-то тут осталось непродуманным, и златовласый славянин — как ни пинал судья американца, когда тот, увлекшись, начинал выигрывать, — примерно в середине схватки, несмотря на помощь противника, арбитра и публики, скапутился. Об этом не стоило бы рассказывать, если б не реакция зрителей. Публика, состоявшая в основном из рабочих, мелких ремесленников и кучки скучаю­щих левых интеллектуалов, дружно орала: «Грязная свинья, иди драться во Вьетнам».

В этом трагедия Америки: миллионы долларов ухлопываются на локальные войны, в которых итальян­ский или французский рабочий не видит смысла. Американцы вынуждены поддерживать таких деяте­лей, как Чомбе и Ли Сынман; американцам пришлось поднять из руин Западную Германию; американцы должны помогать генералу Франко; американский ра­бочий за все это платит, но аплодисменты достаются не Статуе Свободы, а златокудрому кретину, деруще­муся с противником, который втрое его сильнее; и кретин побеждает, так как этого очень хотят все те бедные люди, которые еще продолжают верить, что свобода придет оттуда, где погибли лучшие из луч­ших.

Поляки знают, что в случае конфликта с Россией американцы не пришлют им на помощь ни одного сол­дата; тем не менее любовь к Америке не ослабевает. Много лет в Польше не показывали американских фильмов; наконец в пятьдесят седьмом году на экраны вышел вестерн под названием «Последний бой апача», где апача играл белокурый и голубоглазый Берт Ланка­стер. Премьера фильма по воле случая совпала с другим незаурядным событием: впервые после двадцатилетне­го перерыва был запущен воздушный шар «Звезда Польши II». Тысячи столпившихся перед кинотеатром людей даже не посмотрели на взмывшую в воздух «Звезду»; они рвались на Ланкастера. Чего только он не делает в этом фильме: орудует ножом, стреляет, взры­вает груженные порохом телеги; затягивая на шее кон­воира кандалы, приговаривает: «А теперь, белый пес, возвращайся к своим и расскажи, с кем они затеяли войну» — и дает ему пинок в зад; но все это пустяк по сравнению с тем, что творилось перед кинотеатром. То и дело вспыхивали перебранки; поминутно вмеши­валась милиция; двое схватились за ножи, а жена одного из них кинулась искать какого-то пана Зенека — единственного человека, который мог бы предотвра­тить кровопролитие. Толпа бурлила, крича: «Где пан Зенек? Где пан Зенек?» Наконец прибежал пан Зенек; профессиональным глазом оценив ситуацию, он на бегу сбросил пиджак и положил обоих противников «бараном», то есть ударом головы в грудь. И никто даже не поглядел на одиноко удаляющуюся «Звезду Поль­ши II»; зря старались польские конструкторы — Ланка­стер с паном Зенеком их затмили.