Красавица - [7]

Костюм Периса все подняли на смех. Попытались поджечь Фаусто, но только подпалили несколько прядей его волос. Запах распространился гадостный. А вот костюмы Тэлли и Шэй публику заинтриговали, и вскоре «кримы» окружили девушек. Некоторые боязливо прикасались кончиками пальцев к шерстинкам свитера Тэлли и спрашивали, не колется ли он. Шерсть, конечно, кололась, но Тэлли в ответ качала головой.

Шэй подошла к Зейну и продемонстрировала ему драгоценные камешки в глазах.

– Как думаешь, они мне идут? – спросила она.

– Они тянут на пятьдесят милли-елен[3], – заверил ее Зейн.

Его заявление потрясло всех.

– Одна милли-елена – это столько красоты, что хватит на запуск одного космического корабля, – объяснил Зейн, и все «кримы» рассмеялись. – Так что пятьдесят – сами понимаете…

Шэй улыбнулась. От похвалы Зейна она раскраснелась, как от шампанского.

Тэлли пыталась расслабиться, но от мысли, что за ней слоняется костюмированный чрезвычайник, ей было здорово не по себе. Через несколько минут она вышла на балкон бальной башни, чтобы подышать прохладным свежим воздухом.

К башне было привязано несколько воздушных шаров. Они парили в небе, будто черные луны. «Воздушники», стоявшие в гондоле одного из шаров, стреляли по пассажирам другой гондолы «римскими свечами» и хохотали, когда безопасное пламя с рокотом летело сквозь ночную тьму. А потом один шар начал подниматься и рев его горелки перекрыл шум бала. Цепь, которой гондола крепилась к поручню балкона, упала и ударила по башне. Шар поднимался, язык пламени становился все меньше и меньше, пока совсем не исчез вдали. «Если бы Шэй не познакомила меня с “кримами”, – думала Тэлли, – я бы стала “воздушницей”». «Воздушники» всегда куда-то улетали по ночам и приземлялись в разных местах, а потом вызывали аэромобиль, чтобы тот забрал их откуда-нибудь с далекой окраины или даже из-за черты города.

Тэлли посмотрела за реку, на темный Уродвилль, и в душе ее почти ничто не всколыхнулось. Это было странно. Несколько месяцев, проведенных за городом, спутались, перемешались в ее памяти, но зато Тэлли отчетливо помнила, как была уродкой, как любовалась по ночам видом Нью-Красотауна из окна своей спальни, как ей до смерти хотелось, чтобы поскорее исполнилось шестнадцать… Она всегда представляла себя на этой стороне, на какой-нибудь высокой башне, а вокруг сверкает фейерверк, разгуливают красотки и красавцы, и она сама тоже красавица.

Конечно, Тэлли из тех фантазий чаще всего была одета в бальное платье, а никак не в шерстяной свитер и рабочие штаны, и ее лицо не было перепачкано грязью. Тэлли прижала пальцем нитку, торчащую из вязаного полотна, и пожалела о том, что Шэй сегодня нашла в ее гардеробной этот свитер. Тэлли хотелось забыть о Дыме навсегда, прогнать бессвязные воспоминания о том, как она бежала, как пряталась, как чувствовала себя предательницей. Она то и дело поглядывала на дверь лифта, опасаясь появления незнакомца в костюме чрезвычайника, и это было очень неприятно. Ей хотелось полностью осесть в этом мире и не дрожать при мысли о том, что он в любой момент может рухнуть.

Может быть, Шэй говорила правду и сегодняшнее голосование решит все. «Кримы» представляли собой одну из самых сплоченных группировок Нью-Красотауна. Если тебя принимали и ты становился «кримом», ты всегда мог рассчитывать на то, что у тебя есть друзья, на веселые вечеринки и увлекательные разговоры. Скоро Тэлли больше не придется ни от кого убегать.

Единственным препятствием было то, что в «кримы» не принимали, если ты в пору своего уродства не предавался запрещенным забавам на полную катушку и не мог рассказать ничего о том, как вылезал по ночам из окна интерната или всю ночь летал на скайборде, или удирал из города. «Кримы» были красавцами и красотками, не забывающими о своем уродском прошлом и продолжающими радоваться удачным розыгрышам и хулиганским забавам, которые по-своему скрашивали жизнь в Уродвилле.

– Сколько бы ты дала за этот вид? – спросил Зейн, незаметно подобравшись к ней.

Старинный черный костюм делал особенно заметным его рост, максимальный для красавцев, – два метра.

– Сколько бы дала? Сто милли-елен? Пятьсот? Может быть, целую елену?

Тэлли вдохнула поглубже, чтобы успокоиться, и посмотрела на темнеющую за деревьями реку.

– Ничего бы не дала. Это ведь Уродвилль, что с него взять.

Зейн хмыкнул.

– Будет тебе, Тэлли-ва. Не стоит так презирать наших маленьких уродливых братцев и сестричек. Они не виноваты в том, что не такие красивые, как ты.

Он заботливо убрал за ухо выбившуюся прядь ее волос.

– Я не про них. Про само это место. Уродвилль – это тюрьма.

Сказав это, она сразу почувствовала, как неуместны здесь такие слова. Уж слишком они были серьезны для вечеринки.

Но Зейн, похоже, не имел ничего против такого поворота беседы. Он осторожно провел рукой по топорщащимся шерстинкам свитера, как делали остальные: – Ты ведь бежала оттуда, да? Скажи, в Дыме было хоть немножко лучше?

«Интересно, ему нужен правдивый ответ? – задумалась Тэлли. – Как бы не ляпнуть что-нибудь несуразное. Ведь если Зейн решит, что я не гожусь, голоса против посыплются дождем, что бы мне ни обещали Шэй и Перис».