Красавица и чудовище - [24]

Не закончив украшение прически тесьмой, Салли подошла ко мне.

— Не знала, что ей нужна такая прическа, — извинилась она. — Пока все закончу, пройдет не меньше часа. Неудобно заставлять вас ждать, поговорим лучше сейчас.

Мы перебрались в уголок салона, подальше от кресел, сушилок для волос и раковин для мытья головы. На низком столике между нашими креслами пестрели обложки журналов «Вог», «Харперс Базар» и «Эбони». Салли предложила мне сигарету и закурила сама.

— Вот какие дела, — сказала она.

У Салли удивительно красивые глаза, янтарный блеск которых оттеняет светло-коричневая кожа. Левый глаз слегка косит, — это легкое косоглазие придает ее лицу какое-то задумчивое выражение, почему-то делая его чрезвычайно сексуальным. У нее неплохая фигурка, рост около пяти футов шести дюймов. Она сидела рядом со мной, скрестив ноги, и рубиновые серьги гармонировали с босоножками на высоких каблуках.

— Встречаешься с человеком, а потом случается вот такое, — произнесла она, покачав головой, и затянулась сигаретой.

— Вы были хорошо знакомы с Мишель? — спросил я.

— Довольно хорошо. Ладила с ней больше, чем с другими соседками. Вы же знаете, она жила всего через три дома от нас. Единственная белая женщина в нашем квартале.

— И она была для вас только соседкой?

— Ну, подругой. Наверное, мы были друзьями, если учитывать все обстоятельства.

— Какие обстоятельства?

— Мишель — белая, а я — черная. Много найдется в этом городе белых, у которых есть близкие друзья среди черных?

— А вы именно так относились к ней? Как к настоящему другу?

— Скажем так: подставляла ей свое плечо, чтобы выплакаться.

— Это как же?

— Когда Кинг-Конг принимался за свое, она звонила мне.

— Кинг-Конг?

— Джордж. Ее муж.

— Как понять: «принимался»?

— Ну как… всякие там разборки, ясно?

— Что вы под этим подразумеваете?

— Чудовище ревнивое, вот кто он.

— Вы хотите сказать, что он ее ревновал?

— Это еще мягко сказано. Вы только представьте себе сами. Вот такая женщина, как Мишель, — такая красавица, и выходит замуж за обезьяну, — разве не станет он подозревать ее, даже если и захочет верить? Разве не так?

— Кажется, я не совсем понимаю вас. Что именно он подозревал?

— Просто ненормальный, вот и все.

— Ненормальный, — в каком смысле?

— Ну, — сказала Салли, — понимаете: этот человек чересчур чувствительно относился к каждому, на кого смотрела Мишель.

— А она смотрела на других?

— Нет, нет, Мишель была чиста, как лилия. Это он все напридумывал, понимаете?

— Вы сказали, что Харпер обвинял ее…

— «Обвинял», может, слишком сильно сказано.

— А как вы сказали бы?

— Скажем так: он подозревал, что она уделяет слишком много внимания другим мужчинам.

— Это она так говорила?

— Мишель обычно прибегала ко мне вся в слезах, жаловалась, что он все время ее лупит.

— Ясно. Значит, делилась с вами своими горестями, верно?

— Доверяла мне, верно.

— И как часто такое случалось?

— Что случалось?

— Когда она вам жаловалась, что муж обвиняет ее…

— Нет, не обвиняет.

— Салли, — сказал я, — мне никак не удается понять: обвинял или не обвинял Харпер свою жену в том, что она уделяет слишком много внимания другим мужчинам?

— Мишель мне говорила, что он подозревает ее в этом… вот как правильно.

— И за это он ее бил?

— Верно.

— Так он все-таки обвинял ее, так получается?

— Если хотите, можно и так сказать, — согласилась Салли, пожав плечами.

— Как часто это случалось?

— Хотите знать точно?

— Хотелось бы.

— По меньшей мере, раза три-четыре.

— Итак, по меньшей мере, раза три-четыре Мишель приходила к вам домой…

— Верно.

— В слезах…

— Верно.

— Чтобы рассказать по секрету, что муж обвиняет ее в излишнем внимании к другим мужчинам.

— Так она мне говорила.

— Случалось ли вам хоть раз быть свидетельницей этого?

— Свидетельницей чего?

— Что Мишель уделяет внимание другим мужчинам?

— Нет, нет. Я вам уже сказала: Джордж все это напридумывал.

— Случалось вам бывать с ними вместе в компаниях?

— Бывало.

— А как вел себя на этих вечеринках Харпер?

— Как всегда.

— Как именно?

— Никогда ни с кем и словом не обмолвится, просто рта не раскроет. Он иногда приходил к нам вместе с Мишель, так и просидит, не сходя с места, всю ночь напролет, будто его что-то грызет изнутри. Понимаете, мы иногда устраивали вечеринки, собиралось человек шесть-семь. А он сидит себе в углу, никому словечка не скажет. Будто в рот воды набрал, представляете? Говорю вам, я нисколечко не удивилась, что он убил ее. Те, кто все копят внутри, потом такое учинят, что и в страшном сне не приснится.

— А Харпер казался вам жестоким человеком?

— Так ведь он же бил ее, верно?

— Это только со слов Мишель.

— О чем это вы?

— Когда Мишель пришла к вам утром, в прошлый понедельник, вы услышали из ее уст историю о том, как зверски избил ее муж.

— И нисколько этому не удивилась, говорю вам.

— Что она рассказала вам?

— Что он дошел до ручки, избил ее. Она всегда этого боялась. Как-то в припадке ревности он набросился на нее.

— Это Мишель вам сказала?

— Да, он однажды набросился на нее. Между прочим… — Она покачала в задумчивости головой.

— Да?

— Мишель сказала мне, что боится, как бы в один прекрасный день он не убил ее.

— Когда она вам это сказала?