Крамола. Книга 1 - [49]
Будто сон наяву, стоял перед глазами высокий курган среди горячей, голой степи…
Бутенин боролся со сном. Его возбуждение, вызванное разговором с Андреем, улеглось, и теперь ему оставалось одно — сторожить Березина. Раза два он вскакивал, бросался к двери, шарил руками запоры, потом ощупывал полку Андрея, трогал ноги и, заметив, что арестованный не спит и все видит, быстро укладывался на свое место. Наверное, ему не хотелось выглядеть смешным.
Далеко за полночь поезд пошел медленнее, в купе становилось душно. Андрей притворился крепко спящим, дышал глубоко, ровно. И одновременно следил за конвоиром. А тот теперь маялся от духоты, распустил ремни, расстегнулся и при каждом движении позвякивал пряжкой, словно колокольчиком. По звуку можно было определить, где он и что делает. Вот попробовал опустить раму — не вышло. Поковырял ножом в запоре, тихо ругнулся. Затем положил нож и окликнул Андрея. Березин даже не шелохнулся.
— Вот человек, — пробубнил тихо конвоир. — Его, может, шлепнут через пару дней, а он спит…
Бутенин сел, прислонился спиной к стенке и уперся ногами в стол. Потянулся до хруста, расслабился, затих, пряжка перестала звенеть. Минут пять Андрей выжидал, пока Бутенин уснет покрепче, затем осторожно собрал простыню, скрутил ее в жгут; влажная от духоты ткань свивалась неслышно. Бутенин уже откровенно посапывал. Поезд набирал ход. Было самое время вязать конвоира, но тот вдруг закричал во сне, вскочил и, тяжело дыша, некоторое время тряс головой, тер ладонями лицо. Потом вдруг отомкнул замок и распахнул дверь. Свежий воздух из коридора окатил голые ступни, тронул лицо. В сумерках Андрей различил фигуру Бутенина, застывшую в дверях. «Шел бы ты от греха, — вдруг с сожалением подумал Андрей. — Ну, иди, иди!»
Однако Бутенин вернулся в купе, взял со столика нож и сунул под матрац, огляделся. Андрей не видел выражения его лица, но ему показалось, что не он, а конвоир готовится к побегу. Стараясь не шуметь, Бутенин затянул ремни, прихватил шинель и вышел из купе. Отчетливо ворохнулся ключ в замочной скважине. Андрей моментально вскочил, однако из-за стука колес определить, в какую сторону пошел конвоир, не удалось. Тогда Андрей достал нож, отодрал изношенную обивку на стене у двери и нащупал шарнир. Шурупы от тряски давно расхлябались, расшатались, так что выкручивать было легко. С двумя шарнирами он справился за две минуты, но третий, нижний, давался с трудом; видимо, приржавели шурупы, да и откручивать в такой позе — на коленях, уткнувшись головой в угол, — стало несподручно. Он с силой налегал на нож и молил об одном: чтобы именно в этот момент не принесло Бутенина…
Дверь отошла легко, и ригель замка вывернулся из проушины. Андрей приставил ее к полке и выглянул: в коридоре пусто, а в сумерках за окнами вагона проплывает голая холмистая степь. Не медля ни секунды, он пошел в тамбур и лишь у двери хватился, что идет босым — сапоги остались в купе. Возвращаться было рискованно. Андрей скользнул в тамбур, дернул ручку вагонной двери — заперто! Оставалось единственное — разбить стекло или попробовать без шума вытащить его. Он ковырнул ножом старую краску — и тут же отпрянул к стенке: кто-то шел по коридору к тамбуру…
Он сжал рукоять ножа за спиной, стиснул зубы. Жалко, если здесь. Так и не глянул на курган…
Он все-таки ожидал Бутенина. И рассчитывал на схватку с ним. Но в тамбур своей неуклюже-стариковской походкой вошел комендант и потянулся рукой к следующей двери, чтобы пройти насквозь. Он уже взялся за ручку, когда увидел Андрея.
Медлить было нельзя. Андрей лишь на миг опередил его руку, схватил деревянную колодку маузера, рванул на себя и тут же ловко затянул ремешок колодки на горле коменданта.
— Ключи! — прохрипел Березин. — Открывай!
Комендант хватался за горло, сипел и стоял как деревянный. Андрей туже стянул ремешок.
— Ключи!
Фуражка коменданта слетела, и перед лицом Андрея оказался совершенно чистый череп. Комендант дотянулся до руки Андрея, и тот почувствовал жесткие, словно клещи, пальцы.
— Отпусти! — совершенно четко скомандовал комендант, сильнее сдавливая запястье. — Меня не возьмешь!
Хлипкий с виду комендант, раздирая себе кожу на горле, просунул другую руку под ремешок и вдруг потянул с такой мощью, что Андрей едва не выпустил маузер. Волна гнева ударила в голову. Нечеловеческая сила была в этом тщедушном существе! Андрей вывернулся из рачьей клешни коменданта, прижал его лицом к стене и намертво закрутил ремешок на горле. Комендант стал твердеть, налился тяжестью, но все еще тянул ремешок от горла! Одной рукой Андрей нашарил в его кармане ключ, вырвал вместе с чем-то мягким и липким и, не выпуская ремешка, дотянулся до скважины замка. И в то же мгновение понял, что дверь не открыть одной рукой, что надо еще оттянуть рукоятку вниз. И потом достать маузер из колодки!..
Он стоял, словно распятый между дверью и комендантом, и с каждой секундой чувствовал, что не хватает сил и что надо выбирать одно: либо кончать с комендантом, либо бросить его и открывать дверь. Он попытался завладеть колодкой с маузером, но мешал ключ в руке. А комендант тем временем почувствовал слабину, дернулся, стараясь повернуться к Андрею лицом. Тогда Березин резко толкнул его к противоположной двери тамбура, с размаху вставил ключ в скважину и, рванув створ на себя, прыгнул вниз, не выбирая места…
Десятый век. Древняя Русь накануне исторического выбора: хранить верность языческим богам или принять христианство. В центре остросюжетного повествования судьба великого князя Святослава, своими победами над хазарами, греками и печенегами прославившего и приумножившего Русскую землю.
На стыке двух миров, на границе Запада и Востока высится горный хребет. Имя ему - Урал, что значит «Стоящий у солнца». Гуляет по Уралу Данила-мастер, ждет суженую, которая вырастет и придет в условленный день к заповедному камню, отмеченному знаком жизни. Сказка? Нет, не похоже. У профессора Русинова есть вопросы к Даниле-мастеру. И к Хозяйке Медной горы. С ними хотели бы пообщаться и серьезные шведские бизнесмены, и российские спецслужбы, и отставные кагэбэшники - все, кому хоть что-то известно о проектах расформированного сверхсекретного Института кладоискателей.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.