Крах «Операции Полония» 1980–1981 гг. - [65]

Однако Валенса такого заявления не сделал. Примечательно, что такую же позицию заняли Куронь, Модзелевский и некоторые другие. Как это надо было понимать? Означали ли выступления этих ключевых в руководстве польской контрреволюции фигур, прозвучавшие как будто резким диссонансом с общим воинственным настроем гданьской встречи, отказ от «радомской позиции» на немедленную конфронтацию с социалистическим государством?

Было бы верхом наивности полагать, что главные «штабисты» польской контрреволюции, последовательно ведя дело к вооружённому противоборству ещё с конца октября — начала ноября, вдруг «одумались», решили отказаться или, по крайней мере, отложить реализацию радомских планов государственного переворота. Ведь как было сказано выше, основной причиной целенаправленного форсирования антисоциалистическими силами открытой конфронтации с народным государством был начавшийся осенью 1981 г. процесс отхода рядовых членов «Солидарности» от её контрреволюционных вожаков.

Понимая, что обнародованные не по их инициативе решения радомского заседания лишь ускорили этот процесс, верхушка «профобъединения» не могла не отдавать себе отчёта в том, что любая задержка с конфронтацией делала её планы все менее реальными. Кроме того, её не могло не беспокоить то обстоятельство, что ПОРП и правительство предложили конструктивные меры выхода из общественно-политического кризиса, обретавшие все большую популярность.

Главная причина согласованного и хорошо взвешенного изменения некоторых акцентов в позиции «вождей» контрреволюции — именно учёт уроков Радома. Прямолинейные, лобовые призывы к вооружённой конфронтации, по сути — к развязыванию братоубийственной гражданской войны, раздавшиеся в Гданьске в первый же день заседания, не могли не помешать дальнейшему манипулированию рядовыми членами «Солидарности». Кроме того, откровенная жажда насилия и крови могла девальвировать симпатии к «Солидарности» значительных спектров общественного мнения на Западе. Поэтому и были внесены определённые коррективы. Разумеется, Куронь, Валенса и К° не стали «вдруг» противниками радомского плана немедленного штурма социалистического государства. Они понимали, что другой альтернативы просто не существует. И тем не менее в самый канун запланированного путча они в один голос заговорили о том, что не нужно спешить с конфронтацией.

Приведём любопытный диалог между Валенсой и корреспондентом одной из польских газет 11 декабря, перед самым началом заседания в Гданьске, также проливающий определённый свет на причины такого поворота.

«Вопрос. Я слежу за Вашими выступлениями, и у меня создаётся впечатление, что в последнее время настолько возросло значение радикальных сил в «Солидарности», что Вы подчиняетесь им. Так ли это?

Ответ. Нет, их значение не возросло. В то же время эти силы действительно правы, они были правы и раньше, и правы сейчас. Однако надо оговориться: если идти по их пути, то мы сразу должны решить дело путём конфронтации, включая драку. Моя политика состоит в том, что я хочу достигнуть тех же целей, но не такой ценой, без драки. Я хочу вести переговоры с правительством и договориться с ним, но не изменяя нашим задачам» (курсив мой. — В. Т.).

Итак, Валенса, как и откровенные экстремисты, стремится к взятию власти, но только без «драки», «мирно». Внешне — типичный оппортунизм. Но только внешне.

Как свидетельствуют материалы гданьского совещания, новые акценты, прозвучавшие в высказываниях Валенсы и других, означали не отход от «радомской позиции», а её «тактическое обогащение». Эти коррективы имели серьёзное значение для отработки окончательного сценария готовящегося путча.

В прениях на гданьской встрече, наряду с лобовым радомским планом (в случае отказа правительства от установления полного контроля «Солидарности» над его деятельностью контрреволюция первой начнёт вооружённую конфронтацию, или, пользуясь выражением Валенсы, завершающую «драку»), все яснее обозначается новый, второй вариант взятия власти. Сценарий переворота постепенно приобретает двухвариантный характер.

Смысл второго варианта сводился к следующему: выдвижением абсолютно неприемлемых, значительно более жёстких, чем радомские, требований вынудить народную власть первой начать «драку», т. е. ввести военное положение или принять иные экстраординарные меры. А затем, уже в виде «защиты рабочего движения, свободы и демократии», ответа на «насильственное подавление трудящихся», свергнуть правительство.

Именно поэтому на Гданьском заседании всепольской комиссии «Солидарности» так настойчиво звучали соответствующие рекомендации коскоровцев, составлявших мозговой центр «профобъединения». Наиболее чётко главную идею второго варианта сформулировал в Гданьске Модзелевский: «Я считаю, что конфронтация наступит в том случае, если власти не пойдут на уступки. Однако войну должна объявить не «Солидарность», а партия» (курсив мой. — В. Т.).

Это был ловкий ход, рассчитанный на фабрикацию алиби для «Солидарности» в глазах не только польской, но и мировой общественности после захвата путчистами власти. Не случайно маневр, предпринятый вожаками контрреволюции, совпал с пиком антикоммунистической, антипольской кампании на Западе, в ходе которой, вопреки фактам, настойчиво утверждалось, что ПОРП и социалистическое государство готовятся силой подавить «демократическое движение рабочих», отказавшись от диалога с «Солидарностью» и поиска национального соглашения.