Крадущийся во тьме - [55]

– Ром, коньяк или бренди? – поинтересовался он.

– А это имеет значение? – Ворон вскинул бровь и усмехнулся. Взгляд при этом остался холодным, колким и задумчивым.

– Когда у тебя философское настроение, ты пьешь ром; если необходимо снять стресс, то коньяк; виски ты целенаправленно напиваешься; бренди терпеть не можешь, но пьешь с горя – именно затем, чтобы не допиться до беспамятства и обойтись на следующий день без похмелья.

– От коньяка, кстати, мне тоже нехорошо, – заметил Ворон. – Сушняк. Пью весь день и не могу напиться. Только случается эта напасть не на следующее утро, а через день, а то и два.

– Я знаю. Как и то, что ты сидишь здесь с тех пор, как приехал, и даже глотка не сделал.

– Знаток, – усмехнулся Ворон и поставил бокал на стол, предпочтя ему треугольный кусок пиццы. – М-м… вкуснотища.

– У меня просто хорошая память на детали, – заметил Денис.

– Нет. Вот как раз память на детали у тебя отвратительная. Тебе припомнить наш первый и последний проход в Выхино?

Денис качнул головой. Он действительно тогда чуть не заблудился в переплетении улиц.

– Ты говорил как-то, что я единственный человек, которого ты не в состоянии прочесть.

Денис кивнул. Ворон вытащил его из Москвы в тринадцать. Скорее всего, не случись этого, Денис умер бы от голода, но мог стать и одним из эмиоников. Он уже почти мутировал, когда наткнулся на странного сталкера, которого не сумел подчинить своей воле. Возможно, конечно, эмо-удар в его исполнении оказался слабоват, но Денис вообще не сумел считать психо-эмоциональный фон, идущий от Ворона. Он не мог сделать этого до сих пор, хотя и вне Зоны обычно улавливал эмоции окружающих.

В свои первые месяцы вне Москвы он едва не сошел с ума, только со временем научившись «включать» и «выключать» эмпатию по желанию. Людей за пределами Периметра оказалось слишком много, и все они радовались, грустили, что-то запоминали, рефлексировали, злились, любили…

Когда Денис пытался хотя бы коснуться мыслей Ворона, каждый раз получал невидимый, но очень ощутимый удар. На внутренней стороне век отпечатывалась воронка урагана с сияющими в нем синими искрами. Чем-то она напоминала хмыря, но только внешне, потому что внутренне Денис чувствовал совершенно иное, нежели при приближении к этой мелкой подвижной аномалии, – опасность и восторг. Несмотря на неизбежный удар, воронка была красивой и завораживающей.

– Не мог и не могу, – признался Денис.

– Вот потому ты и внимателен к мелочам, если они касаются меня, – сказал Ворон. – Одно замещает другое. У слепых тоньше слух.

– Это несколько иное, не находишь?

– Пожалуй, но… просто ты уязвлен и заинтригован, – сказал Ворон и ухмыльнулся. – Я для тебя – ходячая терра инкогнита, чакра кентавра и миллион подобных пафосных наименований непознанного вместе взятых. А еще ты никогда не узнаешь, действительно ли я имею характерные привычки или играю с тобой, усыпляю бдительность.

– Не уходи от темы. Что с тобой? Меланхолия или мне лучше не знать? – Денис взял кусок пиццы и принялся жевать, всем видом показывая, будто сбить его с мысли не удастся. Накануне входа в Периметр Ворон не пил. Впрочем, и сейчас тоже – он просто медитировал над бокалом, и это Денису не нравилось. В последний раз, когда на напарника нападала тоска перед входом в Периметр, тот чуть не погиб.

– Я не знаю, Дэн, – честно ответил Ворон и покосился на бокал. – С одной стороны, все в прошлом и не важно, с другой… Ты ведь, должно быть, понимаешь: я вовсе не уникум, ребенок-индиго или еще кто-то в этом роде. И не просто так эта моя нечитаемость, сопротивление эмо-ударам, воздействию «иллюза» и прочее.

– Я принял это как должное. В конце концов, я сам… некоторое время назад считал себя уродом, мутантом. Я и сейчас не совсем человек.

– Помню.

– А еще я знаю: ты ходил по «старшей Зоне» и воевал. Да и твое знакомство с Дмитриевым подтверждает… необычность происхождения.

Ворон рассмеялся.

– Я не герой романа, но и парнем из деревни никогда не был, – сказал он и посерьезнел. – Если вкратце, я вырос в очень непростой семье. Но давай я начну все же с другого. Ты видел напарника Никиты?

Денис кивнул:

– На вид лет пятьдесят, хотя…

– На самом деле около девяноста, – поправил Ворон.

– Наверное, – согласился Денис абсолютно спокойно, только пожал плечами. – От него фон шел, словно от давно… очень давно живущего человека. Ну, знаешь, все люди ведь взрослеют. В психическом и эмоциональном плане – тоже.

– Догадываюсь, – фыркнул Ворон и утянул еще один кусок пиццы. – Ты ешь, а то остынет.

– Успею. Тебе о многом рассказывать придется. – Денис вздохнул и признался: – Я умею чувствовать приблизительный психологический возраст. У живых людей – само собой, но фоновое излучение остается и после смерти, это как… слепок в пространстве.

– Я, пожалуй, не стану спрашивать, что чувствуют люди во время кончины. Или ты не улавливаешь?..

– Тебе понравится ответ: свободу. Каждый человек, который при мне умирал, вне зависимости от возраста, пола, вероисповедания и самой смерти, испытывал именно освобождение.

– Я понял, не напрягайся, – резко перебил его Ворон. – Давай перед проходом все же не будем о смерти.