Козни колдуна Гунналуга - [57]

От таких мыслей задохнуться было недолго, и он чуть не задохнулся в действительности.

Но Гунналуг быстро овладел собой, чувствуя, как от возбуждения раскрываются его внутренние «колодцы» и он опять теряет силы. Нет, такого допустить никак нельзя, нельзя оставлять скрижаль в руках этого недочеловечка. Только кто он такой — маленький уродец? Как найти его? Как дотянуться до него? Какое отношение он имеет к Ансгару, к длиннорукому сотнику Овсеню? К Ансгару, скорее всего, никакого. А к сотнику, к Всеведе — да. Этот уродец — существо из их дома, хотя непонятно, что он там делал. Наверное, русы, как и знатные скандинавы порой, держали у себя для развлечения карликов. На всякий случай следовало выяснить какие-то детали, которые выяснить можно, только действовать следует хитростью.

Гунналуг трижды позвонил в колокольчик, приглашая к себе стражника. Тот явился быстро, поскольку и весь Дом Синего Ворона не слишком большой, хотя и имеет в одной своей половине два этажа. Этого стражника Гунналуг хорошо знал на протяжении нескольких десятков лет и даже брал его с собой в свою башню, куда не каждого пускал. Немолодой человек, многократно проверенный и надежный. Позволяющий порой себе вольности в общении с ярлами, но не болтун и на сторону ничего не расскажет. На такого всегда можно положиться и быть уверенным в нем. А верность по нынешним временам становится уже редкостью. Значит, таких стражников следует ценить и беречь.

— Приведи ко мне моих пленниц. И старайся не слушать, что они говорят.

Стражник скривил страшную рожу, изображая улыбку. Но улыбка его походила на улыбку тролля, рассмешить никого не могла, лишь только напугать.

— Я вообще не понимаю уродливый язык славян, — склонил стражник голову, показывая, что понял приказание. — Таким языком могут говорить и понимать друг друга только самые последние дикари. Как только Один терпит их существование…

— Не рассуждай, распустились все без меня, — проворчал колдун, впрочем, не строго.

Стражник ушел, тяжело ступая по половицам, а Гунналуг опять замер у распахнутого окна, нюхая, как и раньше, морской бриз. Все-таки для любого скандинава запах моря и ветра является живительным родником, способным поддержать в трудные моменты. Тем же русам этого не дано, они лишены возможности плавать по морям. И пусть сидят в своих тенистых лесах, пусть нюхают свою листву и траву с цветочками, пусть слушают своих соловьев, а не парящих над волнами беспокойных, всегда кричащих чаек. И так стоял Гунналуг до тех пор, пока дверь не заскрипела. Колдун обернулся резко, желая этим движением напугать Всеведу и ее дочь, но те даже не вздрогнули. Они обе были без цепей и даже без металлических ошейников, какие приказал надеть на своих рабов Торольф Одноглазый. Гунналуг к рабам относился иначе, они для него были всегда чем-то не стоящим внимания, как насекомые, которыми полон воздух. А этих пленниц принимать за рабов он не мог, потому что внимания к себе они требовали большего, чем может потребовать обыкновенный раб.

— Ты еще не образумилась, глупая женщина? — спросил колдун, одновременно знаком приказывая стражнику выйти из комнаты.

Женщина совсем его не боялась, как, кажется, и ее дочь. Сначала Гунналуг удивлялся этому, поскольку привык к положению, когда приводит всех окружающих, в том числе и суровых ярлов, в трепет. Но потом понял, что женщина эта — достойный соперник, сама осознает свою силу и потому не боится. Точно так же и дочь ее знает силу матери и потому видит в колдуне только врага, с которым следует бороться, и не более. А борьбы они, видимо, не боятся. Характером обе крепкие. Тем не менее из-за отсутствия страха в их глазах Гунналуг сам чувствовал себя неуверенно, но показывать этого, естественно, не желал. А неуверенность для колдуна страшна даже тогда, когда ее никто со стороны не замечает. Неуверенность не только лишает сил, она лишает точности во всех действиях и может вообще привести к трагической ошибке, когда при материализации мысли произойдет сбой, и мысль начнет действовать против самого суггестатора[22].

— Это ты, нечисть, образумиться не желаешь, — с достоинством, хотя и устало, ответила Всеведа. — Я тебе все сказала и не понимаю, чего ты хочешь от меня. Ты плохой колдун, если не можешь такой простой вещи прочитать в прошлом. Книга сгорела безвозвратно. Все, что от нее осталось, хранится только в памяти людей, которым я что-то оттуда читала, но людей добрых, которые не пожелают поделиться с тобой знаниями, как я не желаю делиться ими с тобой. И никогда, как я чувствую, эта книга не окажется в твоих руках. Этого боги не допустят, и не допустят ушедшие на небеса мудрецы, что саму книгу писали. Они с небес смотрят и всегда знают, кому нельзя книгу давать ни при каких обстоятельствах. Именно потому она сгорела…

— Мне, конечно, интересно тебя послушать. Но я знаю, что ты говоришь неправду. Даже относительно своих знаний. Если бы у тебя были такие знания, которыми ты могла бы поделиться со мной, а не со своими добрыми людьми, ты давно сняла бы печать Апполония и освободилась от сети и от меня. Но знаний твоих не хватает, потому что из книги ты взяла только самое ненужное в жизни. Ты ни на что не способна.