Козлы отпущения - [3]

Игроки в конце концов раскрыли секрет, обнаружив, что Пепи подает сигналы руками, и однажды лунной ночью дали ему пинка под зад и вышвырнули из заведения. Пепи отчаянно сопротивлялся этому бесчестному, по его понятиям, поступку. Позже он признался мне, что чувствует несчастным и гнусно оболганным, ибо он никогда не подавал знаков руками. Он на такую подлость просто не способен. Лишь легкими движениями бровей он сигнализировал своему партнеру, а эти жесты заметить невозможно.

Со времени этого трагического происшествия прошло два года, и за этот период Пепи был уволен с должностей шпагоглотателя и преподавателя университета. На самом деле он ничего не делал, а просто жил как перекати-поле, подобно мне. Сказать по правде, недавно ему удалось получить хорошую ставку — подменным запасным «на аварийный случай» к известному журналисту в семейной газете «Утренний вестник». Он должен был придумывать подписи — сенсационные и в то же время правдоподобные — для газетных фотографий. Фото тарелки макарон он сопроводил следующей подписью:

«Эта куча кабелей была обнаружена замурованной в стену спальни одного из министров предыдущего правительства».

Никто, разумеется, ничего не понял, однако Пепи удостоился похвалы от редакционного начальства за «сенсационное раскрытие темы»; впрочем, зарплату ему все же не подняли. Причиной этому был Шимон Гузлицер, один из владельцев газеты, который решил, что повышение зарплаты — акция совершенно излишняя.

Внешне Пепи напоминал маленького петуха с маленьким растрепанным хохолком, всегда готового к бою. Глаза его сверкали, щеки были выбриты с продуманной небрежностью — такой вид вошел в моду лишь некоторое время спустя.

— Ты снова пил, — констатировал я, когда мой друг посетил меня в моем жилище.

— Ну, пил. А тебя с работы выгнали.

— Откуда ты знаешь?

— Ведь сегодня закончился твой испытательный срок.

Он вовсе не дурак, мой друг Пепи, он жизнь знает. Я уселся рядом с ним и слегка встряхнул его, чтобы он стал способен переварить информацию, которую я собирался до него донести. После чего я описал ему в подробностях мучительный путь, который мне пришлось пройти из-за этого лысого.

— Пулицер — самая большая сволочь в истории человечества, — процедил я сквозь зубы свой приговор. — Заявить, что я разбираюсь в бухгалтерии, как младенец, что я каждый день опаздываю…

— Насколько я тебя знаю, это вещь не из невозможных.

Я упал со стула от раскатистого хохота:

— Ты бы видел этого Пулицера, его смешную лысину. У него даже дюжины волосков на голове не осталось на развод….

Вдова Шик постучала в дверь:

— Эй, потише! — крикнула она.

Вдова была на редкость неприятной особой. Она числилась ответственной квартиросъемщицей и пыталась заставить меня выполнять всякую унизительную работу, хотя эта квартира мне не принадлежала. Что касается меня, пусть стучит себе, если ей не стыдно. Я оставался к этому совершенно безучастен и не реагировал. После того как мы с Пепи прикончили две бутылки абрикосовой, я ощутил на себе благословенное воздействие алкоголя. Пепи качало, его нельзя было назвать прочно стоящим на почве действительности.

Сказать по правде, Пепи редко оказывался в таком шатком положении, ибо его многолетний опыт по этой части сделал его совершенно невосприимчивым к воздействию алкоголя.

— Может, ты захочешь послужить истине и справедливости, — спросил я его со смехом, — и пригвоздить этого негодяя к позорному столбу на страницах своей газеты? Пулицер каждый день покупает «Утренний вестник», и я получу огромное удовольствие, если его разорвет на куски от злости. Я буду твоим должником и, разумеется, при случае щедро компенсирую твое добросердечие.

— Что значит «пригвоздить к позорному столбу»?

— Нет ничего проще. Найди фотку какой-нибудь уродливой лысой рожи и подпиши:

«Эта двуногая скотина с головой, как бильярдный шар, ищет себе нового бухгалтера, потому что два прежних умерли со смеху при виде ее голого черепа».

Пепи вскочил, затем снова плюхнулся в кресло, которое собиралось развалиться, как и вся квартира.

— Ты с ума сошел? — закричал он. — Невозможно опубликовать такой идиотизм. Я могу написать — но и это под вопросом, — что ты многодетный отец и Пулицер вышвырнул всю твою семью на улицу накануне лютой зимы только лишь потому, что ты как дипломированный бухгалтер отказался завизировать его махинации с выплатой налогов…

— Нет, это не то. Зачем же врать, если можно написать правду? Ты можешь, между прочим, заметить, что Пулицер лыс, как яйцо, снесенное в субботу. Это можно доказать. Проще всего идти прямым, честным путем. Кроме того, как я уже упоминал, я получил большую компенсацию при увольнении.

Мой хороший вкус победил. Пепи постепенно, можно даже сказать — быстро успокоился. Он потребовал литр яичного ликера, а также половину моей компенсации за атаку на Пулицера. Я тут же согласился на эти условия, ибо сердце мое грызло отчаяние, да и количество алкоголя в моем организме играло свою роль.

Пепи записал в блокноте кривым почерком: «Лысый Пулицер. Гидеон. Месть. 200 форинтов наличными».

— Вот только выпью еще, — сказал он, направляясь к двери, — а потом быстренько напишу еще до того, как протрезвею. Кстати, если меня вышвырнут с работы, ты будешь меня содержать?