Козлиная песнь - [64]

Кондомы, которыми мы пользовались, пробивали огромную брешь в нашем бюджете. Они стали главной статьей наших расходов, при том что сам по себе секс мог бы быть одной из немногих бесплатных радостей. А что если выстирать кондом, подумал ты, больно уж много на них уходит денег, почему бы не пускать их в дело по несколько раз. Ты развел в воде стиральный порошок, поболтал в тазике использованным кондомом, взял прищепку и повесил чистый прозрачный колпачок на веревку сохнуть. При высыхании тонюсенькие резиновые стеночки слиплись, а когда ты осторожно попытался их разлепить, порвались. Потом ты проделал то же самое со вторым экземпляром, но на этот раз смазал колпачок изнутри, налив туда дешевого постного масла и вылив его потом обратно. Кондом не склеился, и мы в тот же день провели испытание. В результате произошло то, чего ты всегда так боялся: задержка менструации.

— Я не хочу иметь ребенка, — сказал ты по прошествии недели после моего обычного срока, а через две-три недели ты уже кричал во весь голос, в полном отчаянии:

— Я ни за что не хочу, чтобы родился ребенок!

Таким я тебя никогда еще не видела.

— Необходимо принять меры, и немедленно!

— А ты знаешь, сколько это стоит, — ответила я озадаченно, даже и без аборта я не знала, на что мы будем жить в недалеком будущем. Достаточно и того, что в аптеке пришлось купить тест на беременность, подтвердивший наши опасения.

— Это ничего не стоит, — сурово ответил ты. — Это ровным счетом ничего не стоит, положись на меня. Я давным-давно подготовился к такому повороту событий.

Ты достал из шкафа полиэтиленовый пакет, сунул его в карман куртки, сбежал вниз по лестнице и решительно сел на велосипед. Впоследствии ты рассказал мне, куда ездил — на одно из городских кладбищ. В саду смерти ты принялся искать растение, которое беременные дамы в нашей прежней жизни обходили стороной и за которое дрались те, кто хотел избавиться от бремени. Был конец ноября, погода стояла холодная, деревья уже сбросили листья, но тебе не пришлось долго искать, плющ всегда к услугам желающих наложить печать молчания на уста того, кто еще не успел стать человеком. Пока ты, сидя на корточках, собирал урожай, ты увидел, как над живой изгородью проплывает узкая блестящая полоска черного цвета. За ней следовала цепочка бледных лиц. «А ведь я сейчас готовлю похороны для своего ближнего, чьей могилой станет унитаз», — пробормотал ты.

— Нет, я не буду, — сказала я, когда ты, вернувшись домой, приготовил для меня густую вытяжку из листьев. — Я не буду этого пить. Ты что, обалдел? Помнишь, как ты сам едва жив остался. Ты что, хочешь от меня избавиться?

— Выпей и все. Не зря же я во Франции заранее попробовал на себе. Человек от плюща не умирает. Пей и не думай.

— Мы сделаем из него урода.

— Вот увидишь, все будет в порядке, я знаю что делаю.

Я взялась за кружку, и твоя рука обхватила мое запястье. Ты направил мою руку с кружкой ко рту. Я добровольно приложила губы к краю. Я тоже не хотела рожать, даже если я когда-нибудь захочу иметь ребенка, то пусть его выносишь ты, пусть лучше ты его родишь, вскормишь и вырастишь. Я выпила отвратительный напиток огромными глотками. Не прошло и получаса, как меня начало мутить, потом вырвало, потом вырвало опять, я легла в постель, зная, что все-таки умру, я точно знала, что умру.

Никому не посоветую этого способа, но что правда, то правда: я в тот же день могла поздравить тебя с тем, что ты не станешь отцом. А умереть я не умерла, уже на следующий день я могла немного ходить, а еще через день была вообще в полном порядке.

Подавленности я почти не испытывала. Я знала, что природа невероятно расточительна. В одном только кубическом дециметре навоза миллионы яйцеклеток ищут встречи с миллиардами сперматозоидов, но даже из встретившихся лишь немногие развиваются в новую жизнь. С чего бы мне вдруг расстраиваться из-за того, что еще одной яйцеклетке не суждено было стать таким вот редким исключением?

Как-то раз в конце нашего третьего года ты пришел домой с подарком для меня. Ты всегда замечал, что люди выкидывают уйму газет, но никогда ими не интересовался. К тому же улица никогда раньше не преподносила нам газеты так красиво, как эти: вечерние газеты гульдена по два за штуку, сложенные в большую аккуратную коробку. В нашей французской деревне кто-нибудь, наверное, выписывал «Le Monde» или «Libération», но я об этом не знала. В бакалейной лавке там продавалась только газетенка с региональными сплетнями и фотографиями местных футбольных команд. Здесь, в городе, в публичной библиотеке была куча газет, но если я хотела почитать какой-то определенный номер, всегда оказывалось, что кто-то его уже взял. Ну а покупать периодику у нас, разумеется, и в мыслях не было. Так что сейчас я впервые после долгих лет получила возможность по-настоящему читать газеты, если, конечно, ты будешь регулярно наведываться в то место, где подобрал эту коробочку. Я была счастлива.

— Почитай и ты за компанию, — сказала я тебе, — чтение пойдет тебе на пользу.

Во Франции у тебя никогда не было свободного времени, а здесь ты не продвинулся дальше «Тайн». Я устроилась со своим подарком за столом, пролистнула, не читая, новости и отделила страницы с культурными рубриками. Их я взяла себе, а остальные отдала тебе, тебя искусство все равно не волновало. Я читала свою часть газеты, пытаясь запомнить все эти новые имена и идеи, с такой жадностью, что прошло много времени, прежде чем я заметила, что ты не переворачиваешь страницы своей части и что даже глаза у тебя закрыты.