Козлиная песнь - [31]

С противоположной стороны холла я увидела филенчатую дверь с резной медной ручкой. Нажав на нее, я вошла в темное помещение, где еще сильнее, чем в других комнатах, пахло рассыпающейся в прах бумагой. Нащупав выключатель, я зажгла торшер, который осветил угол за шкафом. Шкаф оказался полон книг, а помещение оказалось библиотекой с лабиринтом шкафов, стоящих не только вдоль стен, но и перпендикулярно к ним. Я в восхищении прошла между картонными коробками к элегантному стулу с овальной спинкой. Из сиденья торчало что-то вроде сена, но в целом стул был вполне прочен. Тучный владелец дома не очень-то аккуратно разместил свои богатства на полках, большинство книг стояли вкривь и вкось или лежали слишком высокими стопками, но все же это были книги — и классика, и более новые авторы, на всевозможных языках, вплоть до китайского и арабского. Здесь было много учебников по иностранным языкам и словарей, а также просто художественная литература. Проходя мимо шкафов, я время от времени снимала с полки то один, то другой томик, чтобы при свете торшера рассмотреть их получше. Оказалось, что некоторые книги вообще никто никогда не раскрывал. В них даже не были разрезаны страницы.

Я снова выключила свет, прошла в холл и теперь только заметила, что тут стоит внушительного вида бельевой шкаф, не такой пыльный, как прочие предметы в доме. Дверцы были украшены резными розетками. С любопытством заглянув внутрь, я обнаружила, что этот шкаф высотой не меньше двух с половиной метров тоже забит книгами и журналами. Парочку я вытащила посмотреть. Это были порнографические издания, оказалось, что шкаф полон порнографической продукции, кроме книг здесь были календари и отдельные плакатики с фотографиями и рисунками человеческой плоти. В мозгу у некоторых мужчин, подумала я мрачно, есть только один отдел, где воображение умирает не до конца, — тот, что заведует сексом, хотя дела этих мужчин плохи, так как фантазии их поражают своим убожеством. И еще я теперь знала, в какой части дома находился его владелец, когда испугался мышей: их помет я нашла только в этом шкафу, я закрыла дверцы. Пожалуй, в дальнейшем мсье Дюжардена мы будем называть мсье Полиглот или, проще, мсье Глот.

На следующий день я оккупировала чердачную комнату. Там уже стоял для меня письменный стол, так что оставалось только снять паутину и сделать уборку. Здесь не было печки, поэтому ты принес наверх чугунку из черной комнаты, оставив там ее стационарную трубу. Чтобы обогревать эту комнату, мне приходилось по многу раз в день подниматься сюда с корзиной дров, но я готова была на все, ведь теперь у меня была собственная мастерская. Наша постель также переехала с сеновала на этот чердак.

Месяцев через восемь после моего появления Питер уехал. Между ним и мной так и не возникло никакого взаимодействия. Когда мы с тобой сидели в кухне, он обычно лежал у себя в комнате и слушал английское радио, а когда мы вдвоем пасли стадо, он шел в единственное кафе в деревне, безликий зал с грубой кухонной мебелью, отполированной жирными руками завсегдатаев. Хозяин, похожий на осевший пудинг, постоянно находился за пивной стойкой с пластиковым покрытием и вылезал из-за нее исключительно для того, чтобы налить посетителям ярко-синего или ярко-красного тягучего напитка из бутылки с мерным носиком. Потом он снова брел к своему стулу за стойкой и принимался пересчитывать рюмки, когда же начинало темнеть, он включая несколько ламп дневного света.

На следующий день после возлияний в кафе и болтовни со стариками, чьи носы напоминали цветную капусту, Питер всякий раз отсыпался часов до двенадцати. Для нас его отъезд был неожиданностью, но думаю, что он с самого начала вынашивал план вернуться в Англию. Наконец-то у него появилось двое человек, чтобы следить за его нэнни, которые хоть и казались самостоятельными особами, но без присмотра не могли прожить и дня. Они бы проголодались, вырвались из хлева и разнесли в пух и прах все, что можно и что нельзя.

Не прошло и двух недель после отъезда Питера, как однажды вечером, около одиннадцати, я услышала душераздирающий крик. Я сидела у печки, ты пошел давать девочкам ночную порцию сена. С бьющимся сердцем я рванула в хлев. Оказалось, что кричал ты, ты звал меня, потому что Джейн определенно плохо себя чувствовала и очень нервничала. Она то ложилась, то снова вставала, ложилась в другом месте, вставала опять и так без конца. Передними копытами она устраивала для себя в соломе местечко, но тут же уходила с него.

— Беги за книгой, — рявкнул ты.

«Книгой» у нас назывался английский ветеринарный справочник, доставшийся нам в наследство от Питера. Я побежала в кухню, нашла книгу и вернулась в хлев. Рядом с тобой я улеглась животом на солому, чтобы обследовать Джейн. От волнения я болтала без умолку, настоящее недержание речи, а ты, наоборот, не говорил ни слова, только один раз буркнул, чтобы я не теряла голову. Я открыла книгу и прочитала вслух, что мы должны делать; тем временем Джейн беспокойно бегала по хлеву, скрежетала зубами, вздыхала и пыталась — довольно слабо — тужиться.