Козлиная песнь - [30]

Я была рада, что у меня есть повод убежать от него подальше, к воротам. Перед уходом вы с Питером сказали, что пробудете в лесу до самого вечера, до этого девочки много дней сидели взаперти в темном хлеву. Всю неделю было так холодно, что никто из нас не отваживался пасти их на улице; мы клали им в кормушки сено, которым они и довольствовались.

Хозяин зашел в большой дом через боковую дверь: кроме парадного входа с каменной лестницей был еще один, поскромнее, точно напротив нашей кухни. Застекленная часть двери была забита досками, из-за этого я никогда не могла заглянуть внутрь. Теперь же дверь, наконец, стояла нараспашку, и я увидела деревянный обеденный стол и буфет с кухонным столиком, на котором стоял сервиз. Хозяин явно поднялся на второй этаж, потому что там одна за другой стали открываться ставни, в окнах мелькали его ручонки и круглое, покрасневшее от напряжения лицо.

Я уже снова взялась за сколачивание моей сушилки, когда мужчина опять появился в кухне, невероятно расстроенный, потому что в доме оказались горы крысиного и мышиного помета, «следов», как он выразился. От страха он не стал говорить по-голландски лучше.

— И пауки тоже, — сказал он. — Des araignées gigantesques[11].

С помощью большого и указательного пальца он показал, какого они размера. Пальчики у него были коротенькие и напоминали сосиски, но пауки были явно внушительных размеров.

— Я сразу уехать. Ты подруга Питера, oui?

Я не стала возражать, да, я подруга Питера. Мужчина сунул руку в карман куртки, достал большой ключ и протянул мне.

— Йа тебе ключ дать, ты здесь остаться, когда солнца много, открыть окна и прогнать плохих зверей. Следить хорошо. Летом йа вернуться, тогда все чисто, о'кей?

Он попросил об этом так мило, а я испытывала такое облегчение от мысли, что он убирается восвояси, что не стала сопротивляться, когда он обнял меня правой рукой за шею, притянул мою голову к себе и поцеловал прямо в губы.

— Ммм, ссспасссибо, — сказал он.

Он завел мотор, развернулся и поехал вниз, к воротам, которые ему теперь снова пришлось открывать. Потом он махнул мне рукой из бокового окошка, чтобы я их закрыла, и быстро уехал прочь.

Ключ! Наконец-то у меня был ключ от таинственного дома. Я открыла дверцу кухонной печки и подкинула дров, если бы я забыла это сделать, нам пришел бы конец. Если бы вы с Питером не отпиливали каждое утро по несколько чурок от бревен, лежавших во дворе, мы бы заболели уже через несколько дней, а то и умерли бы от холода. Набив печку дровами до отказа, я сразу же пошла к той двери, через которую Дюжарден входил в дом, повернула в замке мой большой ключ и, сгорая от нетерпения, шагнула через порог. Я тотчас увидела на полу осыпавшуюся с потолка штукатурку, один кусок лежал прямо посреди стола. Сервиз на кухонном столике был поставлен туда грязным, тарелки и блюдца покрывал слой плесени.

Кухня выходила в холл с полом из красных желтых керамических плиток с французской лилией в центре. В холле была широкая винтовая лестница из дуба, которую я проверила ногой на прочность, оказалось, все в порядке. Поднявшись на второй этаж, я обнаружила, что не только кухня, но и все комнаты находились в плачевном состоянии. Дело было не только в пауках, сидевших по всем углам в зимней спячке и оказавшихся, правда, чуть помельче, чем это изобразил Дюжарден, но и в том, что через гнилые оконные рамы в дом проникла сырость, так что лепные потолки покрылись разводами плесени.

На верхнем этаже царила сладковатая смесь запахов от заплесневевших матрасов и отсыревших деревянных полов. Все двери на площадку были открыты. В комнатах стояла мебель того времени, когда здесь жили родители Дюжардена, а то и его дед с бабкой, потому что обивка вся истлела и из-под нее вылезли пружины. У некоторых стульев недоставало ножек, другие были настолько источены древесным червем, что, казалось, тотчас развалятся, если я рискну на них присесть.

В самой большой из трех спален, которая раньше, вероятно, была полностью розовой, покрывала на кроватях выцвели и стали грязно-бежевыми. Обои с рисунком из медальонов отклеились и свисали вниз, как тряпки, а драные гобеленовые гардины едва держались на карнизах. На этом этаже была и ванная комната, с железной лежачей ванной на львиных лапах, но эмаль в нескольких местах проржавела, так что я не смогла бы посидеть в теплой воде. Здесь же стояла соломенная корзина для грязного белья, полная простыней. В корзину я все же не стала совать свой нос, который делался у меня все более и более чувствительным: как бы совсем не превратиться в зверя.

Осмотрев чердак — лавку старьевщика со штабелями стульев и грудой диванов, — я снова спустилась по дубовой лестнице в холл на первом этаже. Одна из дверей вела в спальню, где все было черного цвета, вплоть до зеркала из затемненного стекла. Покрывалом на кровати служила черная бархатная занавеска, и печка была черная, и шкафы тоже. Кроме того, на первом этаже была гостиная — комната с высоким потолком в передней части дома. Эта комната, где стояло изящное кресло с подставкой для ног, пострадала меньше всего, хотя по потолку и стенам тоже шли узоры из трещин и плесени. В стене между кухней и гостиной имелось окошко для подачи еды: я тотчас же представила себе, как служанка ставит на поднос кушанья, приготовленные поваром.