Ковентри возрождается - [8]

— Выйдете вы все-таки?

Я не отвечала. Не двигалась. Я ждала. Капала вода, запах усиливался. Мне было слышно, как дышит владелец белых туфель. Он зажег сигарету. Из коридора донесся шум, и в уборную ворвалась целая толпа громких мужских голосов. Белые Туфли отошли от моей двери.

— Там женщина, — сказал он возбужденно.

Раздался гулкий смех, потом в дверь кабинки постучали;

— Есть там кто-нибудь?

Я не ответила... Что бы я ни сказала, все прозвучало бы нелепо.

— Как там у тебя дела, лапочка? — Мидландский акцент, как и у меня, но только сильнее от выпитого и от смеха. — Если тебе плохо, давай я зайду и помогу. У меня есть усдор... устодоверение на оказание первой помощи.

Ботинки у него были черные, туго зашнурованные; верх начищен до блеска, подошвы и набойки новые, но набиты неаккуратно; очень успокаивающего вида ботинки. Я не ответила, и он заговорил снова:

— Выходи и пойдем выпьем с нами, голубушка.

Под дверью появилась еще одна пара обуви. Серые мокасины с кисточкой.

— Пошли, Артур, некогда пить. На поезд опоздаем. Это ж наверняка старая шлюха, ты ж понимаешь.

Артур с грустью сказал:

— В свое время я знавал чертовски симпатичных шлюшек. Самая первая девушка, с которой я ходил, была шлюшка. Со шлюхой можно было вволю повеселиться. И никаких лишних волнений. Сейчас, конечно, дело другое — без презерватива с тобой даже шлюха знаться не захочет. Ну, и что человеку остается? Хочешь не хочешь, а поедешь в Сохо[9] искать проститутку. А она аж полсотни берет за легкое развлечение. Разве могу я позволить себе это за полсотни? Да и кто может, кроме чертовых маклеров и тому подобных? Проклятый Лондон. Надо быть миллионером, елки-палки, чтобы здесь пить. Два фунта за пинту! В кафушке дерут три фунта пятьдесят за яичницу с колбасой и картошкой! А цены за комнаты в гостинице! Так чего же удивляться, черт возьми, что люди спят прямо на улицах. Говорю вам: я не стану жить в вашем Лондоне, даже если вы мне задницу брильянтами набьете.

Белые Туфли сказали:

— Они все шлюхи... бабы проклятые, все до единой, если разобраться... где бы они ни жили.

Артур грозно произнес:

— Моя жена — Женщина, а не баба.

Белые Туфли продолжали, не замечая угрозы в голосе Артура:

— Моя бывшая жена тоже, и все-таки она сбежала, так? С пижоном черномазым.

— Любила, значит, в черноземе покопаться, да? — спросил Артур.

Белые Туфли продолжали:

— Очень может быть, что как раз сейчас твоя жена вылезает из чьей-то постели... я вот говорю, а она...

Но Белые Туфли больше не говорили. Судя по хрипу, их владельца схватили за горло. Я наблюдала, как туфли разных фасонов и расцветок зашаркали по полу взад-вперед, и слушала вполне парламентские восклицания дерущихся мужчин. Потом, решив, что драчуны уже откатились от моей кабинки на приличное расстояние, я распахнула дверь и выскочила из уборной. Пробегая мимо дерущихся, я краем глаза заметила, что Артур, стиснув физиономию Белых Туфель, превратил ее в горгулью с водосточной трубы готического собора.

Внутри гостиницы царило лето, а снаружи стояла холодная зима. Я отправилась назад, на проспект, и вдруг почувствовала смущение, представив себе, как я выгляжу. Я всегда одевалась аккуратно, выбирая старательно такие платья, которые не подчеркивали бы фигуры. При моей внешности я просто не могу позволить себе носить броские вещи. Моя дочь Мэри однажды сказала:

— Ты, наверное, единственная женщина на земле, у которой до сих пор не проколоты уши.

Но я всегда жутко боялась, что меня примут за девку. Может быть, я перегнула палку: меня частенько принимали за учительницу — юбка в складку, кофта и жакет одного цвета, туфли на низком каблуке. Я женщина очень хозяйственная, поэтому старая одежда у меня отложена специально для чистки дымохода, что я делаю раз в году. Это тряпье, разумеется, совсем не предназначалось для прогулок по Лондону. На мне был Дереков бумажный свитер с надписью «Общество любителей черепах» и с улыбающейся черепашьей мордой, голубые синтетические брюки-клеш и черные парусиновые туфли. Я была вся в саже. Под ногтями набилась полукружьями грязь. Если бы мне навстречу попалось такое чучело, я бы поскорей перешла на другую сторону улицы. Мне хотелось вывернуть себя наизнанку, наподобие двустороннего джемпера, у меня когда-то был такой. Я жутко замерзла. Ледяной ветер задувал в рукава и за ворот мешковатого свитера, гулял по груди и спине. Я охала при каждом порыве, но негде взять теплую кофту, за дверью покинутого жилища осталось пальто, и нет камина, у которого можно погреться, когда вернешься домой. Дома у меня больше не было.

Надеюсь, вы мне поверите, что в обычной жизни я чрезвычайно опрятна. Моюсь каждый день, хотя мои друзья и родственники считают это чудачеством. Прежде чем ступить за порог, я непременно сначала почищу ногти и удостоверюсь, что капюшон на куртке не сбился набок. Поэтому теперь я инстинктивно старалась скрывать свою чумазость в темноте. Но в темноте было очень холодно, и меня вновь потянуло к призрачному теплу ярко освещенного вокзала Кингз-Кросс.

Те три женщины по-прежнему сидели на полу. Теперь они пели сентиментальную ирландскую песенку, что-то про безнадежно влюбленного молодого мясника, который в день свадьбы взял да и повесился. Я бы с удовольствием присоседилась к ним и спросила, нет ли у них лишнего пальто взаймы; но я понимала, что своим пением они вскоре привлекут внимание властей. Раньше в нашем городе я часто наблюдала, как полицейские гнали уличных музыкантов от дверей магазинов; однажды прогнали даже скрипача, игравшего не кого-нибудь, а Моцарта, вершину музыкального благоприличия. Поэтому я отошла от них в сторонку и принялась бродить по вокзалу в поисках оброненных монеток.