Коварство Золушки. Современные рассказы о любви - [37]

– Я бы хотел удочерить Аглашу.

Варя с легким звоном поставила чашку, из которой пила чай.

– У нее вообще-то есть родной отец, – тихо сказала она.

– Ее родной отец слишком далеко и, судя по всему, занят другими делами, – сухо заметил Яр.

– Но зачем тебе это?

– Я хочу, чтобы Аглая по закону была моим ребенком. Я хочу принять ее полностью, понимаешь?

Варя внимательно на него посмотрела.

– Для меня Аглая – часть тебя. Я хочу тоже дать ей мою фамилию, – упрямо повторял Яр. – Кроме того, – лицемерно добавил он, – это упростит все процедуры по переезду и оформлению на новом месте…

Поняла ли Варя тот страх, жалящий в самой глубине его существа, необходимость этой «принадлежности»? Она предложила ему начать заниматься документами, возможно понадеявшись, что оформление займет много времени. И ошиблась: оно длилось чуть больше месяца – все связи, деньги, вся немалая воля Окиянина были вложены в проект переделки Аглаи Каравай и Аглаю Окиянин. Оформление завершилось за несколько дней до свадьбы, а уже через неделю они вылетели с Варей в свадебное путешествие в Португалию.

Дни в Лиссабоне стояли чудные, светлые, мягкие. Весь город был уютным – своей живописной бедностью, нежным теплом, шушукающим португальским. Варя подставляла лицо солнцу везде, где выдавалась такая возможность: при выходе из барочных церквей, на террасах в верхнем городе, да просто в туристическом трамвайчике, впитывая его даже сквозь стекло. Они жили в маленьком отеле в центре, чьи хозяева, узнав, что принимают молодоженов, предложили им лучшую комнату с видом на дворик с фонтаном и барочные же купола Ла Эштрела. На прикроватном столике с вышитой белой салфеткой красовался графинчик с порто. Они регулярно к нему прикладывались. Графинчик также регулярно обновлялся.

Яр поздравлял себя с правильным выбором – Варя расцвела на фоне солнца, зелени, океанского воздуха. Она чувствовала себя в этом городе много увереннее Окиянина – болтала с обслуживающим персоналом отеля и ресторанов на португальском, со знанием дела судила о кухне (показавшейся, кстати, Яру безобразной) и португальской живописи. Яр не уставал на нее любоваться: она и правда похорошела, прибавила килограмма два к своей всегдашней худобе, покрылась нежным загаром. Глаза постоянно блестели, губы набухли – спасибо Яровым поцелуям, – и вся она стала то ли под португальским постоянным морским ветром, то ли под постоянными окиянинскими ласками – шелковистой, смешливой, и, как в юности, беспечной… Португальцы оборачивались ей вслед, официанты задерживались около их столика дольше обычного, исполнители фадо заглядывали в глаза. Но Окиянин забыл о своей ревности – она была его жена. Она была его. И он безобидно поддевал Варю за безудержное и невинное кокетство. И сам был на себя не похож: размороженный Окиянин, с постоянной глупейшей счастливой улыбкой, почти переставший себя контролировать с бесконечными признаниями ей в любви.

Однажды вечером, клянясь, что на бесконечную «бакалао» у него уже изжога, он уговорил ее пойти в испанский ресторан и заказал столик в шикарном заведении, располагавшемся в помещении старинного монастыря. Столики стояли во внутреннем дворике под аркадой, сложенной лет триста назад из тяжелого камня. Освещалось все великолепие огромными ветвистыми подсвечниками и Яр порадовался, что уговорил Варю надеть новое платье, недавно приобретенное в Байрру Альту. Варя еще сопротивлялась, говоря, что красный – не ее цвет, но Окиянин заплатил за него, как только она появилась из кабинки.

– Тебе все к лицу, mea Regina.

– Я предпочитала принчипессу, – капризно сказала она, изогнувшись перед зеркалом, дабы увидеть свою оголенную спину. – Но я так понимаю, чин принчипессы безвозвратно утерян. В пользу Аглаши.

– Что у вас за туфли там на полке? – спросил по-английски Яр продавца, молодого латиноса, заглядевшегося на Варю.

– Не смей ничего больше покупать, – донесся голос Вари уже из кабинки.

Яр подмигнул юноше и прошептал: «Нам нужен тридцать седьмой размер».

– Ты ведешь себя, как паша, – смеялась она, когда, нагруженные пакетами, они вышли из бутика.

Окиянин с трудом сдержал самодовольную счастливую улыбку. Он и правда чувствовал себя набобом: за одно утро он подарил ей уже три пары обуви, что-то кружевное, количеством пять, призванное будить желание (его желание в этом не нуждалось, ухмыльнулся он), куртку из вязаной норки для «легких» европейских зим, пару кашемировых свитеров, очень низко сидящие джинсы, производство Бразилия (как известно, самые сексуальные), и что-то еще, что он уже позабыл… Ее так по-детски радовали эти красивые вещи, что он невольно задумывался о том, какой несладкой была Варина жизнь в американской глубинке. Все поменялось в твоей жизни, думал Окиянин, лелея Варю взглядом, когда она в очередной раз выпархивала из кабинки. Какое простое и непривычное в жизни Окиянина удовольствие – заботиться о ком-то…

Да, а испанский ресторан и правда был хорош: испанское вино, чей запах так насыщен, что кажется сильнее терпкого вкуса, розоватое мясо и свежие овощи. Варя почти не ела, только отпивала из огромного бокала, перехватывая его, лаская ладонью, и рассказывала Окиянину про то, как еще в институте она делала доклад по стилю мануэлино… Окиянин помнил эту историю, как помнил все, что было с Варей связано, но слушал ее изложение фактов, параллельно задавая себе вопрос: можно ли привыкнуть к счастью? К лицу в мягком свете свечей, к возможности найти под столом теплое колено и сжать, увидев в глазах напротив то же ожидание предстоящей ночи?