Костры партизанские. Книга 1 - [2]

Три дня назад рота стала гарнизоном городка. Солдаты патрулировали по его пыльным улицам, рыли окопы полного профиля на западной окраине. Работали все. Даже капитан Кулик. Лишь во время короткого перекура пробежит вдоль окопов, бросит требовательно:

— Давай, давай! — и опять берется за лом, так яростно ударяет им по окаменевшей от зноя земле, будто каждый удар нацелен в голову фашиста.

Рыли окопы и жители городка: юнцы, которых по молодости лет не взяли в армию, женщины и девчушки.

Вчера около этих окопов остановилась машина с ранеными. Одна из многих, проползавших мимо. От раненых и узнали, что фашисты вооружены автоматами и строчат из них, не жалея патронов; и самолетов, и танков у них огромное множество.

— Хоть дождь зарядил бы, что ли, — сказал тот, у которого рука неудобно торчала в сторону, подхваченная хитрыми шинами и распорками.

Каргин понял солдата: тот надеялся, что в непогодь не смогут подняться в воздух фашистские самолеты.

Вчера же вечером Каргина назначили в караул к складу — то ли вещевому, то ли продовольственному.

Склад — два приземистых барака. Они стояли на большой поляне километрах в восьми от городка и были обнесены колючей проволокой в один ряд.

На двух углах этого четырехугольника торчали грибки для часовых. Под одним из них — пост Ивана Каргина.

Вчера вечером и всю ночь по дороге, которая вилась за лесочком, примерно в километре, неумолчно скрипела обозы, слышались людские голоса. А утром словно обрезало людской поток.

Почему так? Может, остановлен враг?

Каргин вслушивается в канонаду, замечает, что она обошла его слева и справа, что там она ярится, там включаются в нее грохочущие разрывы многих бомб, а впереди — только слабая ружейная перестрелка.

В воздухе косяками и в одиночку так низко проносятся фашистские самолеты, что видно летчиков. Ни один из них не спикировал на склад, все спешат к городку, над которым висит туча дыма.

Из леса разом вывалилась группа солдат. Обросшие, в грязных и порванных гимнастерках, они шли толпой. Но винтовка была у каждого.

Один из них крикнул:

— Сматывай удочки! Фрицы на подходе!

Вида не подал Каргнн, что услышал: часовому устав запрещает вступать в разговоры.

— Не слышишь, что ли? — не унимался солдат.

— Малахольный какой-то, — определил другой.

Затерялись солдаты среди деревьев, а слова предупреждения все звучат в ушах:

«Фрицы на подходе…»

Значит, опять не удалось остановить их…

Фрицы на подходе, а бежать вслед за солдатами нельзя: часовой не уходит с поста самостоятельно, его обязательно должны снять. Разводящий, карнач или сам капитан Кулик.

Еще несколько солдат быстро вышли из леса, увидели склад и устремились к нему. Каргнн крикнул, лязгнув затвором винтовки:

— Стой, стрелять буду!

— Разуй глаза, свои, — ответил передний.

Ответил спокойно, тем самым обыденным тоном, каким обычно просят прикурить. И это отсутствие уважения к нему как к часовому разозлило Каргина. Если потребовал часовой, будь ты хоть полный генерал или маршал — немедленно остановись! А тут босота какая-то плюет на требование часового!

Каргнн, как положено по уставу, выстрелил в воздух.

— Пойдем, Гришка, этот дурак еще влепит между глаз, — сказал солдат в каске и потянул товарища за рукав.

А Григорий рванул на груди гимнастерку, так что пулями разлетелись пуговицы, и пошел на Каргина.

— Ну, чего не стреляешь? Фашисты не убили, так ты валяй!

Он не кричал, он говорил тихо, но с безумной яростью. Обозлили солдата неудачи, вот и прет напролом. Каргину только и остается стрелять в мокрую от пота грудь Григория.

— Осади назад, осади. Не видишь, на посту человек, — неожиданно просто сказал разводящий, прибежавший на выстрел Каргина. — Не убьет тебя, дурака, — сам виноват будет, сам под трибунал пойдет.

— Ломай замки, бери, что есть в складе! — не сдавался Григорий, но уже не лез вперед, а стоял, лишь руками размахивал.

— Не имеем права, на охрану и поставлены.

— От кого охранять? Глянь, мы оборвались, в животе кишка кишке кукиш кажет, а тут в складе всякого добра полно! Для кого бережете? Для фашистов? Они вот-вот будут!

«За такие слова — пулю в глотку, и точка!» — нарочно злит себя Каргин и не может разозлиться. Большая правда чувствуется в словах Григория: раз отошла наша армия, то для кого они берегут этот склад?..

— Сволочи! — выплевывает Григорий ругательство, поворачивается и идет в лес. Он твердо ставит на траву босые ноги. У него поступь настоящего солдата.

— Неладно получается, — говорит разводящий. — С одной стороны, для того мы и назначены… С другой…

Каргин и сам понимает несуразность создавшегося положения, но выхода не видит и поэтому почти кричит:

— Если сложилось такое положение, то командир роты должен известить, приказ соответствующий прислать!

Искренне верит солдат Каргин в своего командира, даже выпрямляется, будто капитан Кулик — высокий, широкоплечий и всегда подтянутый — стоит перед ним, пытливо заглядывает в душу строгими глазами.

Верят в своего командира и остальные.

— Значит, ждем приказа, и точка, — подвел итог разводящий.

Сзади, где был городок, рвались бомбы. Изредка, когда их грохот спадал, доносились пулеметные очереди и треск вражеских автоматов. Там шел бой. А здесь, у склада, пересвистывались в кустах птицы, покачивали белыми венчиками ромашки.