Костолом - [72]

* * *

Со двора Ксения не идёт — её тащат под руки, а она лишь ногами успевает перебирать по земле, но ей кажется, что по воздуху. Ладони раздирает въевшимися в расцарапанную кожу древесными крошками.

Хозяин встречает там же, где она его покинула. Его глаза — чуть влажные, в них спокойствие. Он всё понял — понял, что у неё получилось. А значит — и у него. Он свободен — он может идти… Грудь едва слышно вздымается под грязно-бордовой рубашкой. Сменить бы её, но нельзя — впереди другие дела, земные… Люди в форме не поймут.

Мать и дочь за порог не ступают — застыли в дверном проёме, перечеркнув рассеянный дневной свет сгорбленными усталостью силуэтами. За ними — земля без краёв. За ними — небо в облаках. Перед ними — то, что больше не их.

— Оставим, Алис. Пусть…

Взявшись за руки, они ступают прочь с крыльца, напоследок легонько хлопнув дверью. Ксения будто вспоминает, что едва держится на ногах — падает в кресло у изголовья дивана. Она смотрит в потолок, находя в созерцании монохромной побелки долгожданное отдохновение. Летят минуты — их в комнате никто не считает. Мысли летят — их не замечают. Опомнившись, Ксения заставляет свой взгляд покинуть пустоту и обратиться к тому, кто скоро станет памятью. Ресницы Яна плотно сомкнуты, и как ни щурится, как ни силится, уловить их дрожь Ксения уже не может.

Отрывается от кресла, чтоб сделать полшага, и ложится рядом — диван большой, просторный. Не чувствует ни стыда, ни волнения — их не потревожат, она знает. Спокойно. Она уносится прочь из своего измученного тела. Она уже под потолком. Она уже над ним. Она в небе и над ним. Она там, где тьма космоса прорежается звездопадами и смазанными дорожками млечных путей. Она не одна по ним шагает — Ян рядом, рука об руку.

— Спасибо, что вызвалась проводить, — он улыбается, отряхивая с напитанной кровью рубашки собранную в дымоходе сажу.

— Я сплю? — Она догадалась.

— Ты со мной ненадолго. Но всё равно спасибо — одному мне было бы куда страшнее.

— Не бойся.

— Думаешь — не стоит?

— Не стоит. Всё страшное позади.

— Тогда и ты не бойся.

Ксения согласно кивает. Она не видит будущего, но ей не страшно, ведь теперь она знает — в конце пути её ждёт космос.

На дороге их уже трое — одинокая фигура ступает им навстречу прямо из звёздного средоточия. Ступает ровно, размеренно, её лица не видно, но видно, что это женщина. И чувствуется, что она улыбается. Когда наконец они встречаются, Ксения может её рассмотреть: высокая, статная, с короткими светлыми волосами, она одета в чёрное платье.

— Приветствую вас, дети.

Её голос — как звёздная песня.

— Кто… ты? — превозмогая смущение вопрошает Ксю. Но это сон, а во сне можно всё, даже разговаривать с призраками.

Женщина одаривает её добрым взглядом.

— Я — та, что взяла чужую долю и сделала её своей. Я была первой такой из нас. Ты — вторая.

Ксения кивает — этот ответ исчерпывающий.

— Мы не ожидали тебя так рано, наш мальчик, — она поворачивается к Яну, что застыл, сражённый нежданным видением. — Но мы рады, что теперь ты с нами. Пойдём — тебя встретят. — Она берёт его за руку, а Ксюху — не берёт.

— Кто меня встретит? — спрашивает Ян, и теперь его голос звучит иначе — тоже не по-земному.

— Мы все. Нас много. Пойдём. Твоя мама не знала покоя — наконец ты её утешишь. А ты, дочка, — сделав несколько шагов прочь, женщина оборачивается, чтобы подарить растерянной Ксении свои последние слова: — Возвращайся. Твой путь только начался, и он будет долог. А в конце пути мы снова встретимся здесь.

Не отвечая, Ксения, вмёрзшая подошвами кроссовок в звёздную дорожку, машет уходящим путникам, пока не перестаёт чувствовать звёзды под ногами: проваливается сквозь них и летит вниз сбитой ракетой — сперва через мерцающую тьму, потом — через рыхлые, пенные облака, наконец — через крышу, падая прямо на диван. Открыв глаза, она не спешит переводить взгляд с нетронутой потолочной побелки. Она знает, что рядом — мёртвое тело. Она не знает, что будет дальше. Она помнит, что в конце пути её ждёт космос.

Мигалки служебных автомобилей бьют по окнам сине-красными всполохами. Нехотя Ксения поднимается и бредёт к двери. Она теперь хозяйка — ей и открывать.

* * *

— Ну и денёк… — изрекает Николаич, запихивая в рот очередной кусок остывшей запеканки. На кухне полутьма, разрежаемая светом настольной лампы, и почти даже тишина, разрежаемая лишь лязганьем столовых приборов о посуду да несмелыми разговорами.

Женька вызвалась побыть с Алисой, пока та не уснёт в своей комнате — идти спать без матери она сперва наотрез отказывалась, но усталость вкупе с пережитым ужасом, осевшим на подкорке детского сознания, взяли своё. Сама Ольга осталась в доме брата — вместе с дежурным нарядом, что пробудет там, пока работают эксперты, приехавшие из Новороссийска уже ближе к ночи. Говорят, утром её доставят на дознание — в том, что стреляла в Баграмяна, она уже призналась.

— Коленька, и что же теперь будет? — несмело интересуется Роза. Гостиница полна отдыхающих, которые и не догадываются о «тайной жизни» Алиевки — её настоящей жизни, той, что так далека от шашлычка под коньячок на пляжной дискотеке.