Потом, когда мать ушла и Балага взял стамеску, Женька сделал испуганное лицо, бросился к нему и закричал:
— Положи скорее, брось её, мой сладенький! Возьми лучше кисточку.
Ребята засмеялись, но Андреич ужасно рассердился и коротко сказал:
— Прекрати. Ещё раз услышу — выгоню. Тоже мне, мастер — золотые руки.
Балага ожил, а Женьке стало как-то не по себе.
Он представил на месте Балаги себя и даже головой замотал.
Потом они шли с Балагой домой и молчали. А у Петькиного дома Женька сказал:
— Слышь-ка, Балага… Это… Хочешь, давай вместе клипер делать станем?
Балага счастливо улыбнулся и ответил:
— Не. Я эсминец делаю. С электромотором.
Они постояли ещё немного, поковыряли землю носками ботинок, потом Балага сказал:
— Вот видишь, я же тебе г-говорил, а ты не хотел. Андреич-то, а?
— Да-а, — сказал Женька и побежал домой.
4. Позвольте вам сказать, сказать…
— Как дела, братишка? — спросил дядька.
— Кончаю. Сегодня мачты установил. Завтра прилажу марсы, салинги — и можно будет красить.
— Соображаешь! Значит, паруса после окраски?
— Не имеет значения, можно и до. Палуба и рангоут полированные.
— Верно, Женечка. Верно.
Дядька каждый вечер расспрашивал Женьку о клипере. Говорил он с ним серьёзно и уважительно.
Тётя поглядела насмешливо на обоих и покачала головой.
— Эх, бездельники вы, бездельники! Мне бы ваши заботы, — сказала она. — Женьке-то хоть простительно — малец, а тебе-то уж… Всё в бирюльки играешь. Что это там за сало ты хочешь прилаживать, Женька?
Дядька промолчал, а Женька ответил нарочито спокойным голосом:
— Не сало, а салинги, тётя. Это такие площадки на мачтах. Самые высокие. Сначала идёт площадка — марс называется, потом салинг, а выше уж только конец мачты — клотик.
Дядька снова оживился.
Когда он думал или говорил о море и кораблях, лицо у него преображалось, молодело. Он даже выше ростом становился.
Но если тётя замечала это, она тут же говорила что-нибудь обидное, и дядька сникал, хмурился.
Никак Женька не мог понять тётю. Что она каждый раз взвивается, как только услышит о море?
Порой ему казалось, что тётя чуть ли не насильно привезла дядьку в этот город, спрятала, схоронила его от моря и теперь всё время боится, что он сбежит отсюда к любимым своим кораблям.
— Дядя, а помнишь, мы читали книжку писателя Грина про моряков и разные весёлые города?
— Помню, Женька, — дядька задумчиво улыбнулся.
— Там есть песенка про салинг.
— Есть. А ты её помнишь?
— Ага. Тётя, послушай:
Позвольте вам
Сказать, сказать,
Позвольте рассказать,
Как надо паруса вязать,
Да, паруса вязать!
Позвольте вас
На салинг взять,
Да, вас на салинг взять
И мокрый шкот
Вам в руки дать,
Вам мокрый шкотик дать!
А дальше я не помню.
— Славная песня, — тихо сказал дядька.
Тётка быстро вскинула на него глаза и сказала:
— Чушь какая-то. Ни понять, ни разобрать. Как только не стыдно писать такое. Я бы…
Тр-р-рах! — дядька треснул кулаком по столу так, что стаканы зазвенели в буфете. Потом медленно встал. Он посмотрел на тётку хмурым тяжёлым взглядом, и она замолчала.
Женьке стало неловко. Он поднялся из-за стола, зачем-то подошёл к окну, подышал на замёрзшее стекло и пошёл в ванную умываться перед сном.
5. Что из этого всего получилось
Клипер был готов. Андреич собственноручно выпилил лобзиком подставку из толстых пластин плексигласа.
Женькин парусник стоял теперь рядом с бригантиной.
Мальчишки окружили оба корабля и молчали.
Бригантина, такая лёгкая и подбористая раньше, рядом с клипером казалась пузатой и неуклюжей.
Они были одинаковой длины — метровые, но клипер выглядел гораздо больше. Несущийся на всех парусах, он казался таким хрупким и невесомым, что до него страшно было дотронуться.
— Мда-а… — протянул Андреич, — а ведь парень рубанка в руках держать не умел… Да ты ли это сделал, Женька?
Женька потупился, счастливый и сам немножко ошарашенный красотой сделанной им вещи.
Балага ткнул Женьку в бок и радостно засмеялся. Будто это его хвалили.
«Славный парень Балага. И Андреич славный. И все», — растроганно подумал Женька.
А Андреич всё ходил вокруг клипера, всё разглядывал.
— У тебя, Женька, руки. Были чурки, а теперь руки. Не зря, значит, Андреич небо коптит, — сказал он и поскрёб лысину. — Ну, что глаза опустил? Небось хочется перед своими похвастать? А? Ладно, забирай. Только краску возьми, дома подмажешь. Красить ты ещё не научился — на корме дерево просвечивает.
Женька торопливо схватил баночку с краской, кисти и осторожно, не дыша поднял клипер.
Он торопился: хотел принести парусник до прихода дядьки, чтобы тот вошёл в дом и сразу увидел клипер. Весь. От киля до клотика.
Тёти дома не было. Видно, ушла в магазин.
Женька поставил модель на буфет, на чёрную шёлковую дорожку с вышитыми пунцовыми розами, и стал красить.
Кипенно-белый крылатый клипер на блестящем чёрном шелку — это было красиво.
Женька последний раз провёл кистью по плавно изогнутому борту и отошёл.
Он сел в уголок дивана, затаился там и стал смотреть на парусник.
Снова закачались пологие синие волны, и стали уходить вдаль, сливаться с водой полыхающие светом ночные порты.
Снова у штурвала стоял Женька-братишка, морской волк. Только на этот раз он вёл судно, выстроенное своими руками, самое красивое на свете, на котором он знал каждый парус, каждый выступ, каждый гвоздь. Они — Женька и клипер — могли положиться друг на друга.
