Костер для сверчка - [133]

Он поставил автомат на стрельбу очередями; пошел вперед, держась кустов.

«Службисты» подобрались к поляне, на которой стоял автомобиль дамы-оленя, минутой раньше Отца и его спутника. Поляна в самой широкой части своей, не достигала двадцати метров. Слева от поляны виднелся скотопрогон. Он давно зарос травой и угадывался частыми рядами кочек; набитых за десятки сезонов копытами коровьих гуртов. Один край поляны сползал к ручью. Берег ручья хранил следы обваловки — здесь некогда был водопой. Сама площадка, где стояла дойка, напоминала о себе парами обуглившихся столбов да окислившимся металлом, проглядывающим из полутораметровых зарослей крапивы.

«Службистов» было четверо. Одетые в маскировочные комбинезоны времен «покорения» Афганистана, они залегли неподалеку от ручья и терпеливо выжидали момента для броска.

Сколько Володя ни вглядывался в противоположный край поляны, больше никого он не обнаружил. Отец расслышал, как он бормотнул себе под нос: «Лопухи, архангелов мать. Скопились в одном месте, будто куропатки». Чуть слышно скрипнуло железо — продолговатый глушитель сел на конец ствола Володиного автомата.

«Службисты» насторожились. Машина дамы-оленя была им видна полностью. Тогда как со стороны Отца просматривался лишь край капота. В ответ на немой Володин вопрос Отец рубяще опустил ладонь. Кожаная куртка улыбчиво показал, что понял, тронул затвор...

Частые хлопки разорвали утреннюю тишину.

Женщина в машине прянула назад. Вдавилась спиной в сиденье. Лобовое стекло автомобиля взорвалось трещинами; цепочка круглых отверстий пробежала по стеклу, что-то с силой вспороло обшивку кресла у самого плеча Ростислава.

Рывок! Пархомцев выпал на траву. Перекатился. Дернул заднюю дверцу. Потянул попутчицу за руку. Коротко охнув, она свалилась на него. Ростислав поднял попутчицу, налег всем телом, ожидая продолжения стрельбы...

Первая же очередь кожаной куртки сразила двоих. Еще один был задет, как видно, несерьезно.

Подпольная выучка «службистов» не уступала японским стандартам: затихли хлопки Володиного автомата, как началась ответная прицельная пальба.

В считанные секунды парни из Службы обрушили огонь на машину, так как решили, что стреляли оттуда. Однако через четверть минуты сделалось горячо уже Володе. Пули секли листву. Визгливо натыкались на бункера, кормушки, мятые трубы, сваленные грудой среди кустов. На голову Отца сыпались срезанные свинцом ветки. Он пожалел об оставленной в «уазике» шляпе. Приник к земле... Преодолел потрясение... На корточках передвинулся влево и пальнул из нагана.

Теперь оставшиеся в живых «службисты» деловито взялись за Отца. Ливень пуль хлестал над его лежбищем. Оставалось поражаться тому, что он еще жив.

Передышка, полученная Володей, пошла тому во благо. Он сменил позицию, дал очередь, ужом прополз старым руслом ручья, и появился в тылу у противника.

Здесь он мог не церемонится. Выпрямившись во весь рост, он расстрелял «службистов» в упор...

Ботинки на рубчатой, подошве остановились у самого лица. Смотреть снизу вверх на подошедшего было тяжело. Голубые глаза «кожаной куртки» бесстрастно взирали на Ростислава, выдерживая встречный взгляд. Наконец Володя отвернулся. Тяжело ступая, пошагал туда, где находился владелец старого нагана. Уже на ходу он буркнул: «Отец...» Этого хватило, чтобы Ростислав поднялся, не опасаясь более.

... Коренастый человек страдал молча. Две тупоносые пули прошили его живот... Однажды он уже познал смерть. Потому сейчас к возможности умереть заново отнесся философски. Хотя кончина предстояла мучительная. Наверно также уходили из жизни тысячи смертных, которые отправлялись в небытие по его,. Отца, воле. И совсем неважно в каком месте настигал их конец. Гораздо важнее — с чем они уходили? А он? Сейчас в эти минуты, он был обычным маленьким человеком. Не всесильным. Таким, каким его сотворила природа... Он думал о матери. О тех редких мгновениях, когда заботился не он, а о нем заботилась мать... Умирающий жалел. Себя ли? О себе ли? О величественной и жалкой судьбе своей?.. Отец жалел человека. Пожалуй впервые у него оказалось время на размышления... Они втащили его в салон. Попутчица Ростислава куснула губу. Хрипло кашлянула в кулак, усаживаясь за руль.

— Как ты?

Сонный Володин голос ответил:

— За меня, Пархомцев, не боись. Отца... выручи! Привязался я к нему.

— Ты убил Мих-Миха?

— Брехать не стану — не я. Хотя, послали бы меня.

— Наташу... кто?

Плечи кожаной куртки поднялись и опустились.

— Пошел я. — Он протянул руку, тут же отдернул. — Дорогу на Перевал я очищу. Береги Отца. Не убережешь — под землей разыщу. — Понял, что перестарался. Умолк. Положил на колени Пархомцеву один на трофейных автоматов. — Бывайте!

Ростислав кивнул.

С большим грохотом Доходяга обрушился на стул. На мгновение показалось; что ножки стула отлетят, однако казенная мебель, спроектированная с учетом больших нагрузок и потрясений, устояла.

— Влип ты капитально...

Тщедушный перекупщик взвыл:

— За что, начальник?

— А за советскую власть.

Доходяга взвыл вторично:

— Ей-ей, начальник, не пойму...

— Понимаешь. Ты у нас умненький.