Космический Апокалипсис - [29]

— К чему вы ведете? — спросил Силвест, стараясь не выдать голосом глубокой личной заинтересованности.

— Не могу я принять на веру, что запись Кэлвина пропала без следа точно так, как пропадали другие. Не получается. Институту Силвеста не надо было полагаться на кредиторов или опекунов, чтобы защитить свое наследство, — это была одна из самых богатых организаций к началу Эпидемии. Так что же стало с записью Кэлвина?

— Думаете, я привез ее на Ресургем?

— Нет. Есть доказательства, что запись утеряна намного раньше. Последнее точное свидетельство ее присутствия в системе имело место более чем за сто лет до отправления экспедиции на Ресургем.

— Скорее всего вы ошибаетесь. Проверьте ваши материалы повнимательнее, и вы увидите, что эта альфа-запись была помещена во внепланетный банк данных в конце 24-го года. Институт через тридцать лет переехал, и, вероятно, туда же была перенесена и запись. Затем, в 39-м или в 40-м годах Институт был атакован Домом Рейвичей. Все данные были стерты.

— Нет, — как отрезала Паскаль. — Все это я досконально проверила. Я знаю, что в 2390 году десять в восемнадцатой битов информации были перенесены Институтом Силвеста на орбиту, а через тридцать семь лет ровно такое же количество ее было изъято оттуда же. Эти биты — не обязательно Кэлвин. С таким же успехом это могут быть биты метафизической поэзии.

— Значит, это ничего не доказывает.

Она передала ему свой компьютер. Ее свита морских коньков и летучих рыбок разлетелась роем светлячков.

— Не доказывает. Но выглядит подозрительно. Почему альфа-запись исчезла примерно в то же время, когда вы отправились встречаться со Странниками? Можно ли считать эти явления связанными?

— Вы хотите сказать, что я замешан в этом деле?

— Данные о перемещениях записи могли быть подделаны только кем-то, кто работал в организации Силвеста. Вы — очевидный подозреваемый.

— Правда, мотива не хватает.

— Это пусть вас не беспокоит, — отозвалась Паскаль, возвращая компьютер к себе на колени. — Один мотив я точно смогу найти.

Прошло три дня после сообщения сторожевой крысы о начале пробуждения экипажа, и Вольева решила, что уже достаточно подготовлена к встрече с товарищами. Как и всегда, она не особенно стремилась к этой встрече, хотя трудностей в общении с людьми не ощущала, как, впрочем, легко адаптировалась и к одиночеству. Правда, теперь ситуация была хуже. Нагорный мертв. И все об этом уже знают.

Если не считать крыс и вычесть Нагорного, то команда корабля состояла из шести человек. Нет, из пяти — если без Капитана. Да и зачем его включать, раз — как считают все остальные члены команды — он не приходит в сознание, не говоря уж о вступлении в разговоры. Они его возят с собой только потому, что не теряют надежды вылечить. Центром власти на корабле сейчас является Триумвират, куда входят Ююджи Саджаки, Абдул Хегази и, разумеется, она сама. Есть еще два человека одного ранга, но ниже Триумвирата — Кжарваль и Суджика. В самом низу списка стоял артиллерист по фамилии Нагорный. Теперь он мертв, и его место опустело.

Во время периодов активности члены команды обычно пребывали в определенных, строго очерченных районах корабля, оставляя всю остальную территорию Вольевой с ее машинами. По корабельному времени сейчас было утро. Здесь, на уровнях, отведенных для команды, освещенность строилась по принципу «день-ночь», и сутки соответственно составляли 24 часа. Сначала Вольева посетила помещение, предназначенное для «долгого сна» команды, и нашла его пустым. Все, кроме одной капсулы, были открыты. Та — закрытая — принадлежала Нагорному. Присоединив голову обратно, Вольева поместила тело в капсулу и охладила его. Потом повозилась с капсулой, чтобы та быстро вышла из строя и Нагорный разогрелся. Он был уже мертв к этому моменту, но определить это мог только профессиональный патологоанатом. Разумеется, никто из команды не собирался выполнять тщательный осмотр тела.

Она опять подумала о Суджике. У них с Нагорным одно время была связь. Суджику не следует недооценивать.

Вольева покинула помещение с криогенной установкой, потом побывала еще в нескольких местах, где можно было бы встретить проснувшихся членов команды, а затем оказалась в лесу, пробираясь сквозь чащу уже высохших растений, пока не добралась до места, где ультрафиолетовые лампы еще действовали. Она вышла к лужайке и стала спускаться вниз по скрипучей лесенке. Лужайка была идиллической, особенно сейчас, когда весь остальной лес практически погиб. Лучи золотистого солнечного света пронизывали густые кроны пальм. Вдали звенел водопад, снабжавший водой небольшой прудик с высокими берегами. С ветки на ветку перелетали попугаи и туканы. Иногда они начинали, сидя в гнездах, визгливую перекличку.

Вольева скрипнула зубами, с ненавистью оглядывая эту искусственную красоту.

Четыре оставшихся в живых члена команды завтракали за длинным деревянным столом, заставленным тарелками с хлебом, вазами с фруктами, кусками мяса, сыра, горшочками апельсинового джема и фляжками горячего кофе. На другой стороне лужайки два голографических рыцаря делали все от них зависящее, чтобы зарубить друг друга.