Кошки не всегда молчат - [160]

Он спустился в подвал сам, и кропотливо нарисовал на полу все полагающиеся знаки. Но нужен был второй участник ритуала.

– Пей! – приказал он Гудрун, наливая полстакана шнапса. Глупая девчонка думала, что дело опять идет к постельным играм, и кокетливо хихикала. Фауль повел её в подвал.

Глаза девушки расширились от ужаса, когда она увидела пятерых спящих детей, уложенных в лучи пентаграммы.

– Герр Фауль!.. Хозяин!.. Что же это? – забормотала она, тщетно пытаясь высвободиться из железных пальцев грандполковника.

– Я ухожу, – холодно сказал он. – Стану стригоем, и буду спать много лет, пока не настанет время. Тогда ты разбудишь меня. Инструкции я оставил на столе в кабинете. А сейчас поможешь мне в ритуале.

Затуманенный рассудок Гудрун едва воспринимал то, что говорил ей хозяин.

– Нет… Я не могу…

– Выбирай, – сказал Фауль, вертя в руках острую бритву. – Ты можешь остаться здесь, на полу. Или остаться в живых. Они всё равно ничего не почувствуют.

Потом он читал заклинания на мрачном неизвестном Гудрун языке. По стенам подвала скакали страшные тени, и девушке казалось, что кто-то отвечал хозяину злым гортанным голосом. Бритва скользила в её мокрых от крови пальцах. Она оттаскивала мёртвых детей к стене.

– Ты разбудишь меня, и дам я тебе огромную силу! – рычал хозяин. Лицо его неуловимо менялось, от человеческого к звериному и обратно. – Ты будешь хозяйкой этого города!

Когда всё закончилось, Фауль снова овладел ею, со звериной яростью и чудовищной силой. Но Гудрун этого уже не почувствовала, потеряв сознание.

Она очнулась утром на полу первого этажа. Вся одежда и руки в крови, между ног нестерпимо болело. Решётка в подвал была плотно закрыта. Когда Гудрун взглянула туда ещё раз, решётки уже не было – там краснела свежая кирпичная кладка.

До вечера девушка стирала вещи и пыталась обработать раны. Хотела порвать письмо в кабинете Фауля, но страх перед хозяином взял верх, и она его всё же прочитала.

По радио сообщили о падении Берлина и образовании комитета свободного Норвега. Пять лет оккупации кончились. Морские Псы капитулировали повсюду. Через считанные дни они уберутся из Норвега! Позор предателям!

Пятого мая Гудрун почувствовала себя лучше, и решила пробираться в родную деревню. Но толпа, громившая особняки на Крае, её опередила.

– Вот еще одна псиная подстилка! – здоровенный рыбак вытащил Гудрун за волосы на улицу. – Где твой хозяин, шлюха?

В доме чем-то гремели и били стекла.

– Уехал, вместе с остальными, – лепетала она, но никто не слушал.

– Каково это, трахаться с псом? – заорал рыбак. – А ну, ребята, навались! – и начал расстегивать штаны, отпустив её.

Гудрун закричала, вскочила, взмахнула руками. Крепкие мужчины отлетели в стороны, словно отброшенные взрывной волной. Они поднимались на ноги, как после контузии, осоловело мотая головами.

– Ах ты, тварь! – крикнул один, опомнившись. В лицо Гудрун ударил камень, сломав нос. Она упала.

– Бей её! – орали кругом. Гудрун успела свернуться калачиком. Удары тяжелых сапог и башмаков сыпались по бокам, ногам и спине.

Потом женщины состригали с неё волосы тупыми ножницами, вместе с кусками кожи с головы. Слезы девушки мешались с кровью, но никому не было до этого дела.

– Дойчевская проститутка, – довольно приговаривала одна. Гудрун, несмотря на шок, узнала её – городская ведьма, сидевшая в лагере у Фауля. За всё время ей там не сделали ничего плохого.

Гудрун дали отлежаться в больнице ровно до того момента, как она сама смогла встать на ноги. Она прочитала в газете, что в округе находят трупы людей и животных. Полагают, что это дело рук обезумевшего дойча, называли и фамилию Фауля – видели, как он похищал одного из детей. Но он же спит под домом! Гудрун не хотелось быть повешенной за убийство детей, поэтому она молчала, как рыба. Упыря – так его назвал журналист, ловила полиция и отряды вновь образованной норвегской армии. Король вернулся в страну. Всеобщее ликование.

– Пять лет исправительного лагеря за сотрудничество с оккупантами, – стукнул молотком председатель трибунала.

– Но, господин судья, – попыталась сказать в свою защиту девушка, – я никак не сотрудничала…

– Ты спала с одним из них, – заорал судья, багровея. – Думала, мы не знаем? С Упырём спала, потаскуха!

Как её насиловали охранники в лагере, Гудрун не любила вспоминать. Насилие не прекратилось даже когда она была на последних месяцах беременности.

У нее забрали Арне, её мальчика, когда ему исполнился годик.

– Ребёнок будет расти в приюте, – заявила представительница опеки. – Ты не достойна иметь детей, ничтожная!

Пять лет она и ещё триста таких же несчастных грузили щебень в глухом местечке у карьера. Многие не выдержали. Но те, кто не умер, стали крепче. Свою силу, иногда просыпавшуюся в ней, она скрывала, как могла. Некоторые отметины от рыбацких сапог так и не сошли, оставшись уродливыми шрамами на теле.

Освободившись летом пятидесятого, Гудрун вернулась в Тролльхавен. Их с матерью дом в деревне давно заняла другая семья. Ей запрещено было учиться, ни на одну приличную работу «псиную подстилку» никто никогда бы не взял. С трудом удалось устроиться уборщицей – мыть туалеты в нескольких учреждениях. Все помнили, кто она. Любой мог оскорбить и даже пнуть.