Кошки-мышки - [5]

— Садись, — Мастер указал Кате на диван, приходившийся её собственному если не единокровным братом, то, без сомнения, близким родственником. Сам жрец Нечистого уселся в далеко не вольтеровское кресло и взял со стола бутылку с портвейном.

— На? — отхлебнув из горлышка, протянул он бутылку Кате. Катя не очень любила портвейн, но, всё же, сделала глоток — из опасения, что отказ будет расценен как свидетельство её непригодности к служению Сатане.

— Кто тебе сказал, что Сатана — это зло? Поп или дурак? — спросил Мастер, лениво откинувшись в кресле. — Сатана — это Свет и Радость. Само имя его — Люцифер — означает «Несущий Свет».

В недоумении Катя уставилась на Мастера. Если бы она не пролистывала «ознакомительную литературу» «по диагонали», а вчиталась подробнее, то смогла бы уловить в этом, кажущемся парадоксальным заявлении, отголоски довольно распространённых учений.

— Ты думаешь, он против Бога восстал? — задал Мастер очередной риторический вопрос. — Да против какого Бога? Адонаи, — он ткнул пальцем в картинку на стене, — лишь название безмозглого начала мироздания, вроде энтропии навыворот, запретившего в мире Радость. Вот против чего восстал Сатана — против запрета на Радость в мире!

Растерявшись, Катя, едва не ляпнула в ответ первую, подвернувшуюся на язык банальность, но вовремя спохватилась, заметив, что Мастер вовсе не ждёт ответа. Он явно предпочитал видеть в ней не собеседницу, а лишь озадаченную слушательницу, разинув рот внимающую его сентенциям.

— Хочешь, значит, служить Дьяволу? А ему не нужны ни слуги, ни рабы. Это попам нужны рабы Божии, — сказал Мастер. — Сатане же служит тот, кто идёт к его трону, к Радости, и несёт в своём сердце часть его свободного духа.

— Но ведь, всё же, Дьявол — Князь Тьмы, дух зла! — не удержавшись, возразила Катя и едва не вышла из роли.

— Заблуждение, придуманное церковниками и подхваченное рядящимися в сатанистов дураками, — терпеливо объяснил проповедник Люцифера. — Одни запутались в собственном вранье, а другие решили, что если они зарежут на алтаре петуха, перевернут крест и прочитают навыворот «Отче наш», то воспрепятствуют этим великой лжи! Всё равно, что считать, будто покойник, вынутый из гроба и повешенный вверх ногами, немедленно оживёт! И начался этот бред тогда, когда Христос не согласился пойти путём Сатаны. Ты вон ту книжку читала? — Мастер встал и снял с полки перевёрнутую Библию. — В ней, конечно, почти всё вздор, зато поучительно то, что в ней пропущено. Например, чем занимался Христос до тридцати трёх лет. Да пьянствовал он с мытарями и проститутками! И повстречался ему Сатана — в те времена Сатане было проще появляться в мире. Ходил он по миру и видел, что нет в мире радости. Стал Сатана убеждать Христа, чтобы тот повёл людей к Радости и Свету. А Христос ответил, что не может сразу принять решение — поразмыслить, мол, надо. И договорились они встретиться в пустыне, можно сказать, забили стрелку. Сорок дней проговорили, да так и не договорились. Сатана сказал Христу, что если Христос не пойдёт его путём, то люди Христа распнут, а он, Сатана, ничем ему помочь не сможет, потому что Христос отверг его путь. Но Христос упёрся, как Зоя Космодемьянская — не пойду, и всё тут. «Ну и пропадай ни за грош, вольному — воля!» — сказал Сатана и ушёл. Дальнейшее известно.

Рассказывал Мастер артистично и эмоционально, лишь изредка прерываясь для того, чтобы хлебнуть портвейна. «Прямо Евангелие от Лукавого», — подумала Катя, стараясь запомнить рассказ во всех подробностях. Брать с собой диктофон осторожный Каннибал категорически запретил, опасаясь, что Мастер услышит шум моторчика.

— Выходит, Пилат распял Христа потому, что Христос не пошёл путём Сатаны? — спросила она. Мастер засмеялся:

— Да он распял бы его в любом случае. Но тогда бы это сыграло на руку не Адонаи, а Люциферу.

С самого начала беседы, если допустимо назвать беседой Мастеровский монолог, Катя тщетно пыталась угадать возраст сатанинского проповедника. Сперва она сочла его своим ровесником — во всяком случае, не старше тридцати, но сейчас усомнилась в этом. В иные минуты ему можно было дать лет двадцать пять, а в иные — за сорок. То его жесты и движения были по-юношески порывистыми, то вымученными и вялыми. Когда Мастер выражал презрительное или пренебрежительное отношение к чему-либо, его лоб прорезали глубокие морщины, и тогда Мастер походил на отягощённого грузом лет старика. Такая непрестанная изменчивость рождала совершенно мистическое ощущение, что в одной телесной оболочке живёт несколько разных людей, и напоминала описанную во множестве источников картину одержимости бесами.

«Странный тип», — заключила Катя. — «А может, он просто псих? Но на психа, вроде бы, не похож».

Раздался тихий, вкрадчивый стук в дверь — даже не стук, а какое-то мышиное поскрёбывание, — и вслед за этим в комнату проворно, так же по-мышиному, скользнула невзрачная девушка. Сходство с мышью усиливалось острым носом и жидким хвостиком волос.

— Принесла? — спросил Мастер девушку-мышь.

Та кивнула и достала из сумочки заткнутую резиновой пробкой лабораторную пробирку. До самой пробки пробирка была наполнена густой тёмнокрасной жидкостью.