Кошки - [21]
Видела только карнаухая пучеглазая сова, как кот сделал свой последний прыжок к выпи.
Кот сделал свой последний прыжок к выпи…
И только эта же самая сова слышала, — ведь нет слуха более чуткого, чем у совы, — как отчаянно взвизгнул Фараон, когда длинный острый клюв выпи вонзился ему в плечо и глубоко его проколол. Потом она видела, как кот перевернулся в мучительных страданиях вокруг самого себя и вонзил свои острые зубы позади зеленых, лишенных всякого выражения, лягушечьих глаз выпи. Наконец, она услыхала громкое хлопанье крыльев, царапанье когтей; перед ней мелькнули голенастые ноги, чья-то желтая шкура, летящие клоки шерсти и перья; затем луна скрылась, и сделалось совершенно темно и тихо.
Последние лучи заходящего солнца заглядывали в окно бунгалоу и косо ложились на полу.
Вечерний паук протянул через камин свою паутину. На окне сидела неподвижно осенняя муха. То был бунгалоу Гокли, не прибранный и заброшенный.
В дальнем углу неподвижно лежала не то круглая меховая подушка, не то муфта. Зашумел дождь, и подушка зашевелилась. Из нее поднялась круглая голова с круглыми глазами и поглядела так, что каждому сделалось бы жутко от этого взгляда. Мех живой муфты был весь в запекшейся крови; след крови тянулся по всему полу от окна в соседней комнате.
День кончался среди шума дождевых потоков. Комнату постепенно охватывала тьма.
Вдруг стукнула калитка. По всей вероятности, она стукнула от ветра, но Фараон (это был он) в один миг вскочил с ворчаньем, и его круглые глаза загорелись желто-зеленым огнем.
Все опять стало тихо. Потом раз, два — явственный скрип обутых ног по песку. Опять все стихло. Фараон весь съежился, дрожа всем телом.
— Фараон, Фараон! Фараошка, старый мой кот! Где ты тут?
Голос был сдавленный, сиплый и говорил в открытое окно соседней комнаты. В комнату глядело угрюмое суровое лицо.
— Фара… Ах…
Фараон выпрямился, вскочил, тихо мяукнул, как делает кошка, когда зовет своих котят. Страдающий, едва живой, изувеченный, но все-таки с поднятым вверх, точно палка, хвостом, кот бросился к окну, прыгнул на подоконник и принялся ласкать суровое лицо с большими глазами.
Настала пауза, в продолжение которой кот не переставал мурлыкать. Но вот скрипнула крышка открываемой плетеной корзинки. Мурлыканье прекратилось. Крышка опять скрипнула — корзину, очевидно, закрыли. Опять зашуршали осенние листья под ногами человека, опять заскрипел песок под шагами обутых ног; стукнула калитка, — и все затихло.
Приходил Гокли и забрал с собой своего драгоценного Фараона.
БОЦМАН
Итальянский пароход «Астра», делавший регулярные рейсы между первоклассными австрийскими портом Триестом и Венецией, причаливал к набережной Триеста.
В гавани, переполненной судами всех наций, было так тесно, что «Астра» вынуждена была долго возиться с причаливанием: сначала пароход бросил якорь, потом с кормы на берег завезли трос, машина заработала, и судно стало медленно и осторожно подтягиваться к берегу кормою.
Я стоял на верхней палубе, наблюдая красивую панораму Триеста при утреннем освещении, любуясь этим старым гнездом, видевшим столько на своем долгом веку, пережившим столько бурь.
— Огэй! «Боцман»! — раздался над моим ухом зычный крик стоявшего рядом со мною матроса, здоровяка лет сорока с блестящим взором, крепкими белыми зубами и бронзовым лицом. — Огэй, тезка Мартин! Здесь я, коташка. Здесь я, кот-мурлыка. Ах, и шельма же ты, Мартин.
Матрос радостно улыбнулся и махал своею фуражкою в знак привета кому-то на набережной, где толпилось пестрое портовое население.
— Мартин рыболов! Здесь я, здесь! Огэй! Видишь меня? Хо-хо-хо! Сейчас я тебя, шельму, колбаскою угощу, подлец ты этакий. Припас, припас для тебя, жирная ты свинья, — кричал моряк.
— Кому это вы, — заинтересовался я. — Знакомый, что ли? Или родственник?
Матрос нахлобучил себе на лоб фуражку с таким остервенением, что рисковал содрать всю кожу и оторвать уши. Потом он схватился за живот и захохотал, как безумный.
— Слышишь, Мартин, — орал он вне себя от восторга. — Этот русский думает, что ты мой двоюродный братец. Хо-хо-хо!
И потом, обратившись ко мне, уже более серьезным тоном заявил:
— Да, ведь это же кот.
— Кот? — удивился я не на шутку. — Что за чепуха!
— И вовсе не чепуха, — даже обиделся моряк. — Отличный, великолепный кот на четырех лапах, хвост закорючкою. Лапки бархатные, а коготки стальные. Вот он, шельма, впереди всех сидит. Знает, хитрая его душа, где сходни подадут. Сейчас же первым вскарабкается, чтоб на «Астре» подробный осмотр произвести. Вы не туда смотрите, господин мой. Видите теперь? Вон, рядом с полицейским. Рыжий такой.
Присмотревшись внимательнее, я в самом деле увидел великолепного толстого рыжего кота.
Животное расположилось рядом с щеголеватым полицейским и внимательно поглядывало на наш пароход. Когда стоявший рядом со мною моряк кричал, кот шевелился, изгибая спину, ворочал круглою головою, зевал и облизывался.
Едва только с треском и грохотом приблизился к корме парохода конец сходни с набережной, кот прянул, стрелою промчался по сходне и одним прыжком пролетел пространство, еще отделявшее сходню от борта судна.
