Дошли мы до набережной, усаживаемся в гондолу, чтобы плыть к «Астре» — откуда ни возьмись, стрелою летит наш Мартин по набережной. Хвост вверх, уши торчком.
Ну, вечером, как всегда, «Астра» отошла в Триест. Всю дорогу кот спать мне не давал. Вышел я на палубу, — он всюду за мной. Как собака, трется у моих ног, жалобно мяукает.
А пришли мы утром в Триест — видели бы вы, что тут с ним было.
Визжит, катается, прыгает, кувыркается, мурлычет. Совсем от радости с ума спятил.
Первым и выскочил на берег, да как ушкварит по набережной! Словно рыжий шар катится.
Прошло, надо полагать, с неделю. Позабывать я Мартина стал. Как-то раз собрались мы опять в обычный рейс на Венецию — глядь, — а Мартин у нас на палубе, как старый знакомый, ходит.
Заучил он эту дорогу: съездит с нами в Венецию, побродит там, вернется опять в Триест, неделю, две не показывается. Свои обязанности в городском муниципалитете, надо полагать, исполняет: крыс ловит в архиве.
Потом пришлось ему уже более дальний рейс совершить с тою же «Астрою»: поставили «Астру» на линию Триест — Неаполь, и в первый же раз поплыл кот с нами. Опять та же история: пристанем мы к какому-нибудь новому, для кота незнакомому порту, — он очень беспокоится.
Отправится на берег, все осматривает, знакомится, а потом вернется на борт, забьется в какую-нибудь каморку и до нового порта не подает признаков жизни.
Ну, долго рассказывать, а только потом пришлось нашему Мартину с «Астрой» и в Египте побывать, и в Мариуполе, и в Таганроге.
А так года четыре спустя, попал он в дальнее плавание — в Индию.
Дошли мы до Калькутты, — там беда приключилась: собирается «Астра» в обратный путь, а нашего «Боцмана», как прозвали мы кота, нет, как нет.
Смешно сказать: чуть я не дезертировал с судна, чтобы не покидать кота на чужбине. Товарищи только удержали, а то сбежал бы я.
Вот возвращается «Астра» в Триест. Входим мы в порт. Причаливаем. Канат завезли, подтягиваемся к набережной. А я стою да тоскливым взором все осматриваю: не выскочит ли из трюма коташка наш рыжий. Не примется ли бесноваться от радости, что опять мы на его родину вернулись.
Нет, нет. Остался в Индии, дурак рыжий. Пропал. Ну, ладно.
Полгода почти спустя, и уже не с «Астрою», а с «Радецким», попал я опять в Калькутту. Что бы вы думали? Только с матросами спустился на берег, держим курс к кабачку одному, галдим, руками машем — откуда ни возьмись прыг на меня рыжее чудовище.
Тощий, худой, ошарпанный.
Матросы даже испугались. Орут:
— Бешеная кошка!
А он, шельма, и в самом деле, как бешеный: рычит, визжит, пляшет на моей спине.
Ну, довезли мы его опять до Триеста, — он, как полоумный, с судна — шасть.
Зашел я опять по делам в муниципалитет, там рассказывают:
— Явился восемь месяцев пропадавший Мартин, всех своими курбетами насмешил.
Однако с тех пор Мартин «Боцман» сделался гораздо осторожнее: путешествует, но никогда не пускается в дальние плавания. Каким-то образом, очевидно пользуясь какими-то собственными соображениями и приметами, он путешествует удачно, и если забирается на какое-нибудь судно, то исключительно на такое, которое делает не очень отдаленные рейсы. Чаще всего путешествует этот хитрец в Венецию. Да мало того, что просто ездит, — нет, он приловчился так, что зачастую с одним пароходом приедет, на несколько суток в Венеции останется, выждет прихода другого парохода, присоседится к матросам и возвращается в Триест.
Теперь среди моряков, плавающих по Адриатическому и Средиземному морям, у него завелось колоссальное знакомство. Можно сказать, — самая популярная персона. Матросы, они ведь привязчивые. Скучно в море. А «Боцман» наш — такое ласковое и разумное животное. Ну, и везде и всюду он желанный гость.
Только никакими пряниками его на парусное судно не заманишь: разбирает. Плавает только на паровых судах.
За эти годы матросы, да и офицеры, не раз навешивали на шею «Боцмана» разные ошейники с медалями. Ничего, терпит, покуда в Триест не вернется. А вернулся в Триест, прямым рейсом идет на парах в муниципалитет, там у него есть приятель старичок архивариус, — и до тех пор мяукает, покуда старик с него ошейника не снимет. Теперь в каморке сторожей муниципалитета целая коллекция из таких ошейников, медалек и тому подобных вещей накопилась. У нашего «Боцмана», можно сказать, целое состояние…
Матрос, докончив свой рассказ о коте-путешественнике, поднялся и бережно положил кота-мурлыку на ближайший стул.
Кот искоса посмотрел на нас и снова зажмурил лукавые желтые глаза.
Утром следующего дня мне случайно пришлось присутствовать при отправлении из Триеста в Пирей большого австро-венгерского парохода «Зичи». Спускаясь с парохода по сходням, я видел, как огромный рыжий кот с деловым видом пробирался на палубу судна.
«Боцман» отправлялся в новый рейс…
