Кошачьи язычки - [7]

Шрифт
Интервал

«Ленц-9» действует быстро. Ну вот, я уже могу без боли вспоминать тот десятилетней давности день, о котором не знает никто. Кроме Филиппа, конечно, но он-то вряд ли о нем думает. День развода — не та дата, какую отмечают в календаре вместе с днями рождений и свадеб. Все решено, все улажено, все позади — ну и слава богу — так он, должно быть, рассуждает. Только я почему-то до сих пор ничего не могу забыть. А пора. Давно пора сдать это дело в архив.

Додо

Когда они вернулись из вагона-ресторана, Клер уже полностью ей сдалась. Они обсуждали ее Даниеля, у которого, очевидно, наступил переходный возраст. Собственно, предполагалось, что Клер станет его крестной, Нора уговаривала ее недели напролет, это было в 82-м, как раз когда я валандалась с этими акциями на брошенные берлинские дома. На углу Грайнауэрштрассе мы наткнулись на ту замечательную телефонную будку: опускаешь одну монету — и можешь сколько хочешь говорить хоть с Японией, хоть с кем хочешь, и так продолжалось три дня, пока хмыри с почты не чухнулись. Я, конечно, звонила Клер, вытряхивала из нее новости, а потом прямо ей заявила: если она это сделает, если переметнется на сторону Норы, обо мне может забыть, но она сказала, что все равно не сможет к ней вырваться, потому что едет на экскурсию со своим семинаром — смотреть французские соборы, что ли, или еще какую-то чертовщину И вообще — не хочу ли я снова наладить отношения с Норой. Тут я в сердцах швырнула трубку и сразу же для конспирации, чтобы почтари не определили номер Клер, и правда позвонила в Японию, в службу точного времени — мы этот номер уже наизусть выучили, какое-то дикое число с тысячью семерок.

Через несколько лет, когда Норин кронпринц дорос до первого причастия, мы с ней давно уже были снова on good terms.[3] И она, разумеется, решила, что Клер и я должны присутствовать на событии. Клер фактически пожертвовала собой, я до последнего дня боялась, что она что-нибудь наплетет и не поедет, но нет, она явилась с кучей подарков, правда, потом довольно быстро слиняла. Ясное дело, с того дня Нора свято верит, что Клер питает к ее отпрыскам нежные чувства.

— Я вот все думаю, может, мне его к тебе в Мюнхен отправить, — шепотом сказала Нора. — Может, хоть ты на него повлияешь, поговоришь с ним? Он же тебя боготворит, сама знаешь.

Ну, Клер, ну влипла! На фиг ей сдался семнадцатилетний балбес, что она его, в галерее будет выставлять? Да и он сам… Вряд ли он горит желанием тащиться к какой-то старой грымзе. Чего он у нее не видел? А подарки можно и по почте получать. Спорю на что угодно: этот сопляк — хитрюга каких поискать.

Ладно, пора сделать вид, что я проснулась. Притворно потягиваюсь и зеваю:

— Я бы чего-нибудь съела.

Стоило только намекнуть!

— Сначала — витамины! — возглашает Нора и бросает мне «принца», а сама пока вытаскивает пакеты с едой. Последние десять лет она отвечает за наше пропитание и относится к этому со всей серьезностью. Она достает коробку и с сияющим видом протягивает ее мне:

— Сырные палочки! Твои любимые! Специально для тебя испекла.

В этом она вся. Вчера вечером как минимум два часа горбатилась на кухне, готовила для меня сырные палочки. И ведь, кроме нее, ни одна свинья обо мне не позаботится. Меня это немного растрогало. Я угощаюсь ее творением — действительно объедение, высший класс! — и она тоже принимается жевать. Яблоко я незаметно сунула в сумку.

— Сливочное масло, — поясняет она, наслаждаясь вкусом. — А помните, когда мы были маленькие, как его экономили?

— Только не у вас дома, — не соглашаюсь я. — У вас холодильник ломился от йогуртов и копченой лососины, когда я, например, даже не догадывалась, что такие вещи вообще существуют. — Я протягиваю коробку Клер, хотя наперед знаю, что она не станет и пробовать. Почему-то она терпеть не может есть на виду у всех. За всю свою жизнь она не проглотила на ходу ни бутерброда, ни куска пиццы, это точно. Это у нее еще с детства. Она никогда не отщипывала на улице от моей булочки — в отличие от Норы, а уж та-то в самом деле из такой семьи, где, наверное, только птичьего молока не было.

Но в поганой пиннебергской иерархии родители Клер все равно стояли выше нашей семьи, именуемой «неполной». Отец — руководитель городского строительного ведомства, мать — художник-любитель, по крайней мере, в нашем провинциальном городке она слыла человеком искусства. Занималась она тем, что лепила горшки в народном стиле. В подвальчике дома в Розенхофе, где они жили, — дом как дом, ничего особенного, — у нее стоял гончарный круг. Продавала она свои творения недешево, во всяком случае, Ма не могла себе позволить приобретать керамику от Сюзанны Баке, правда, одну плошку все-таки купила. Конечно, мать Клер хорошо зарабатывала, она еще вела курс в Высшей народной школе, «Искусство лепки из глины», или что-то в этом роде. Она с головой ушла в свое творчество, и дома, наверху, появлялась нечасто, дни напролет торчала у себя в подвале, в так называемой мастерской.

Насколько я ее помню, это была совершенно бесцветная женщина, хотя, честно сказать, я ее почти не знала. Как и старика. Я ночевала у них пару раз, что им не очень-то понравилось, и Клер у нас не бывала, кроме одного раза, моего дня рождения, она тогда только перешла к нам в класс. А потом — все, как отрезало, почему — понятия не имею. Только позже, когда нам исполнилось по пятнадцать-шестнадцать, мы повторили попытку. Я понимала, я — не лучшее знакомство для их сокровища — беспутная девчонка, отец которой слинял с двадцатилетней студенткой по классу органа, бросив ее вместе со странным братом на попечение матери. Голь перекатная, мы жили на Эбертштрассе — в убогом спальном районе, — не лучшее место, но на большее мы не тянули.


Еще от автора Мартина Боргер
В ловушке

Брак Йона Эверманна превратился в унылую формальность. Зато в гамбургской гимназии, где он преподает, его высоко ценят все — и ученики и коллеги. Да и необременительные любовные интрижки с лихвой восполняют то, чего этому импозантному пятидесятилетнему мужчине недостает в семейной жизни. Но однажды в гимназии появляется новая учительница — молодая, красивая, загадочная Юлия, и Йон вдруг впервые понимает, что такое настоящая любовь. Ради нее он готов на все, даже на преступление.


Рекомендуем почитать
Сирена

Сезар не знает, зачем ему жить. Любимая женщина умерла, и мир без нее потерял для него всякий смысл. Своему маленькому сыну он не может передать ничего, кроме своей тоски, и потому мальчику будет лучше без него… Сезар сдался, капитулировал, признал, что ему больше нет места среди живых. И в тот самый миг, когда он готов уйти навсегда, в дверь его квартиры постучали. На пороге — молодая женщина, прекрасная и таинственная. Соседка, которую Сезар никогда не видел. У нее греческий акцент, она превосходно образована, и она умеет слушать.


Жить будем потом

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Нетландия. Куда уходит детство

Есть люди, которые расстаются с детством навсегда: однажды вдруг становятся серьезными-важными, перестают верить в чудеса и сказки. А есть такие, как Тимоте де Фомбель: они умеют возвращаться из обыденности в Нарнию, Швамбранию и Нетландию собственного детства. Первых и вторых объединяет одно: ни те, ни другие не могут вспомнить, когда они свою личную волшебную страну покинули. Новая автобиографическая книга французского писателя насыщена образами, мелодиями и запахами – да-да, запахами: загородного домика, летнего сада, старины – их все почти физически ощущаешь при чтении.


Человек на балконе

«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.


Маленькая фигурка моего отца

Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.


Осторожно! Я становлюсь человеком!

Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!