Кошачьи - [80]

— А как было дело с Джокером? Ты не совершил ошибки, когда ликвидировал своего главного пропагандиста?

— А что оставалось делать? Под давлением он бы все выдал. И не только тебе, но и всем этим, идущим по линии наименьшего сопротивления в районе. Джокер был отличным помощником, слугой, но в то же время жутким болтуном. У меня иногда было чувство, что он действительно верил во всю эту чепуху с Клаудандусом, которую мы же сами придумали. Вера и надежда — это действительно была его специальность. Бедный сумасшедший, из него вышел бы гораздо лучший Клаудандус, чем я. Кроме того, он сам хотел быть убитым. Я предложил ему исчезнуть, покинуть наши места и устроиться где-нибудь в другом конце города. Но он считал, что никто из людей не возьмет к себе такого старика, как он. Да-да, люди любят нас больше сладкими, хорошенькими котятами. Джокер сказал, что у него нет ни сил, ни желания бродяжничать под конец жизни. Я должен все сделать быстро и безболезненно, сказал он. Я его не убивал. Практически это было самоубийство, только выполнено мной.

Глубокое отвращение охватило меня к тому, кого я уважал. Все было для него так логично, так ясно, так безобидно. Убийства были совсем не личным делом, и в них не было ничего злого. Они должны были служить благой цели, и они выполнялись, словно таким образом решалась математическая задача. Чувств и трепета перед жизнью не было и в помине. Была только цель, достичь которую помогали убийства, одно за другим, капля крови за каплей. Все было просто и гениально. Как опасен может быть талант живого существа, если будет использован для достижения дурного и злого на земле! Так было всегда, так и будет. Претериус, Мендель, Клаудандус — все они, вероятно, были одной и той же личностью.

— Теперь я действительно знаю все, — сказал я горько. — Но я желал бы никогда не знать этого!

Он медленно поднялся со своего места, прошагал к письменному столу и посмотрел на меня с таким выражением, будто потерял мечту. Похоже, он читал мои мысли. Спустя некоторое время снова улыбнулся с болью, словно до него дошла вся соль этой злой шутки.

— О, нет, Френсис, нет. Ты только веришь, что знаешь все. Это большая разница, любезный.

Разочарованно он покачал головой.

— В душе мы старые друзья, Френсис. Даже больше. Мы как близнецы. Ты наверняка не раз думал об этом. Ты веришь, что что-то знаешь, не так ли? Ты веришь, что ты — маленький умный зверек, который что-то знает. Но на свете так много всего, чего ты не знаешь. Так много. Что, собственно, известно тебе? Ты всего лишь маленький обычный зверек, который живет в обычном городе. Ты просыпаешься каждое утро и совершенно точно знаешь, что ничто на свете не принесет тебе тревоги. Ты проживаешь свой обычный маленький день, а ночью видишь свой спокойный обычный маленький сон, полный мирных, глупых мечтаний. А я принес тебе кошмары. Или нет? Ты живешь во сне, ты слеп как лунатик! Откуда тебе знать, как выглядит мир? Знаешь, что мир — это вонючий свинарник? Знаешь, что в нем найдут лишь свиней, если снесут стены? Мир — это ад! И какая разница, что происходит в нем? Он устроен таким образом, что страдание влечет за собой другое. С тех пор, как существует земля, на ней идет цепная реакция страдания и скорби. Но возможно, где-то там, на далеких планетах и звездах, тоже не лучше… Кто знает? Вершиной всего отвратительного нашей и других неизвестных вселенных остается все же с большой долей вероятности человек. Люди, они такие… Они — злые, подлые, лукавые, корыстные, жадные, жестокие, безумные, любящие мучить и жаждущие крови, злорадные, вероломные, льстивые, завистливые, но прежде всего они глупы как пробка! Люди всего лишь люди. Ах, Френсис, знаешь, люди в этом мире облачились в панцирь себялюбия, упиваются тщеславным самолюбованием, жаждут лести, глухи к тому, что им говорят, равнодушны к несчастьям, которые выпадают на долю их самых близких друзей, они боятся любой просьбы о помощи, которая могла бы нарушить их собственные желания! Право, милый Френсис, такой тип детей Адама встречается от Китая до Перу.

Но как быть с остальными? С нами? Я говорю тебе, мой друг, — мы сделаны из того же теста. Мы без желания, пресыщенно и скучающе охотимся на комаров, мы лениво лежим на садовых оградах, мурлычем рядом с электрическими печами, рыгаем, урчим, спим, проводим нашу жизнь в смешных мечтах о смешных охотах за смешной дичью типа мышей и позволяем быть человеку Богом, — мы, предпочитающие различные виды кормов, уже так печально далеки от тех, кем когда-то были… Да, Френсис, мы должны стыдиться за всех других представителей гордой семьи кошачьих! Мы подражаем людям, мы как люди!

— Ты сам настоящий человек! — закричал я. — Ты думаешь как они! Действуешь как они! Все несчастья, которыми они одарили мир, ты хочешь только повторить. Твоя мечта не действенное изменение, а введение новой диктатуры, оплаченное сотнями и тысячами мертвых собратьев! Или поведай-ка мне еще раз, что за роль ты уготовил другим видам зверей в твоем таком удивительном солнечном государстве? Ответь мне, пожалуйста!

— Вовсе никакой роли! Они глупы и смирились со своей судьбой! Ни воли, ни энергии, понимаешь? Они прирожденные жертвы и однажды станут нашими подданными, как люди. Мы можем быть новыми повелителями мира, Френсис. Династии и королевства могли бы возникнуть, и наша власть может простираться через океаны до самых отдаленных пустынь. Не будь глупцом, Френсис! Убери же наконец шоры с глаз и признай, что сделали из нас люди! Игрушки, плодящиеся балагуры, чтобы услаждать их взоры, заменитель объекта любви для их холодных сердец, приятная мелочь в их дурацком обиходе! Вот во что мы превратились! Тебе бросалось когда-нибудь в глаза, что мы очень малы? Любой человечий ребенок может свернуть нам шею. Мы беззащитны, отданы им в распоряжение навсегда, и самое худшее, что мы не воспринимаем это состояние ига, мы совершенно привыкли, да, оно даже нам нравится. Хочешь, чтобы твой вид и дальше существовал в этом унизительном положении? Ты хочешь этого, Френсис?