Корсар и роза - [126]

Это случилось следующим же вечером. Джулиано появился у изгороди их сада и остановил велосипед.

Сидя за мраморным садовым столиком и пытаясь запомнить даты из учебника истории, Миранда услыхала голос матери:

— Привет, Джулиано! Не хочешь зайти?

Лена поднялась с шезлонга и неторопливо направилась по усыпанной гравием аллейке к изящной и легкой узорчатой решетке кованого железа, окружавшей сад, чтобы открыть калитку.

Миранда увидела его в тот момент, когда он ставил велосипед у изгороди. На нем были шорты из легкого хлопка, обнажавшие красивые, сильные, загорелые ноги, и голубая трикотажная футболка, под которой рельефно выступали плечи и грудь атлета. В руке он держал теннисную ракетку.

— Я вам правда не помешал, синьора Рангони? — спросил Джулиано, входя.

— Возможно, ты помешал моей дочери, она занимается. А я вот скучаю и с удовольствием поболтаю с тобой, — ответила Лена. — Познакомься с Мирандой. Это Джулиано Серандреи, сын аптекаря, — добавила она, повернувшись к дочери.

Девушка пожирала его глазами, не смея вымолвить ни слова.

— Присаживайся, — непринужденно продолжала Лена. — Хочешь чаю со льдом?

— Спасибо, с удовольствием, — согласился Джулиано.

Лена вошла в дом и выглянула из кухонного окна в сад. Между молодыми людьми завязалась беседа.

— Прошу тебя, боже милостивый, пусть они полюбят друг друга, и пусть все окончится хорошо, — принялась она молиться, обращая взор к резному деревянному распятию, установленному в нише рядом с холодильником.

Бог услышал ее молитву: то, что произошло между Мирандой и Джулиано, можно было назвать любовью с первого взгляда.

Однажды, много лет спустя, он признался Лене:

— Я женился на Миранде, потому что знал, что беру в жены всю семью Рангони целиком, а главное — тебя, обожаемая моя.

До конца своих дней Джулиано Серандреи был влюблен в свою тещу, как влюбляются в недоступную мечту.

Когда у него выдавалась свободная минутка, Джулиано неизменно обращался к Лене, предпочитая разговор с нею любым другим удовольствиям. Между зятем и тещей установилось полное взаимопонимание, им всегда было что сказать друг другу.

Но больше всех не кто иной, как Спартак, был очарован этим недоучившимся фармацевтом, который, перейдя на экономический факультет, стал первым на своем курсе и окончил университет с отличием. Он блестяще справлялся с работой, ни в чем не уступая тестю и проявляя совершенно исключительную хватку и деловой нюх.

Джулиано оказался прирожденным менеджером и после смерти Корсара в течение всего лишь десятка лет произвел коренной переворот в предпринимательской и финансовой деятельности семьи, вознеся имя Рангони на самую вершину мирового экономического Олимпа.

Он был верным мужем и преданным другом семьи, несмотря на недоверие, которое питали к нему некоторые ее члены. Встав во главе корпорации, Джулиано проявил великодушие и щедрость к своим сотрудникам, хотя не все из них, как выяснилось, заслуживали его доверия.

Если Спартак Рангони был обуреваем жаждой приобретения, то злым гением Джулиано Серандреи оказалась страсть к успеху. Постоянная потребность в аплодисментах и похвалах вынудила его совершить ряд роковых ошибок и нажила ему влиятельных врагов, наказавших его так же сурово, как и Корсара.

Он ехал по автостраде на своем «Феррари», направляясь из Милана в Болонью, когда на полной скорости у него вдруг спустило колесо. Согласно официальной версии, произошел обычный несчастный случай. Объяснение было таким простым, что никто не принял его всерьез.

Глава 10

— Сельское хозяйство — это единственный в мире вид деятельности, который может приумножить богатство. Посади центнер пшеницы, и пожнешь десять, — так рассуждал Спартак.

— А ты не считаешь, что настал подходящий момент заставить других поработать на себя? — спросила Лена.

Стоял прекрасный июньский воскресный день, они шли босиком, держась за руки, как дети, по берегу Сенио. Спартак закатал брюки до середины икры. Так приятно было идти по траве, усыпанной цветами, слушать журчание воды в реке и ленивое жужжание насекомых.

— Что бы я стал делать без своей работы? Неужели я похож на человека, способного целыми днями слоняться по дому без дела? — возмутился Спартак.

— Я вовсе не это имела в виду, и ты прекрасно это знаешь. Да я бы сама свихнулась, если бы ты путался у меня под ногами весь день напролет. Просто я считаю, что ты мог бы предоставить больше самостоятельности детям. Тебе уже за шестьдесят. Ты один из богатейших людей в мире и все равно крутишься как заведенный с шести утра до полуночи. Не знаешь ни выходных, ни праздников. Ты добился поразительных вещей. У тебя земли на четырех континентах. Тебе не кажется, что уже хватит?

— Ты же знаешь, как говорят в наших местах: «Коммерсант и свинья оцениваются в убойном весе». Все, что я сделал плохого или хорошего, оценят наши дети и внуки, — ответил Спартак.

Они сели на берегу реки в тени раскидистой акации.

— Тебя уже взвесили и оценили, — стояла на своем Лена. — Все тебя уважают, все тобой восхищаются. Но ты хоть понимаешь, что это первое воскресенье за последние сто лет, когда нам удалось вместе выбраться на прогулку и хоть немного поговорить?