Короткие интервью с отвратительными мужчинами - [7]

Вопрос.

Потому что он приносил работу домой. Лицо, которое он надевал в мужской уборной. Он не мог его снять. Его череп подогнался под лицо. Это выражение или точнее отсутствие выражения. Слуга и не больше. Начеку но нигде. Его лицо. Больше чем сдержанное. Словно вечно хранит себя для грядущего заказа.

Вопрос…

Я никогда не ношу белого. Ни одной белой вещи, всячески заверяю вас. Я испражняюсь либо в тишине, либо не испражняюсь. Даю чаевые. Я никогда не забываю, что здесь кто-то есть.

Да, и восхищаюсь ли я силой духа этих скромнейших из рабочего класса? Стоицизмом? Выдержкой Старого Света? Стоять здесь все эти годы, не пропустив по болезни ни дня, служить? Или я презираю его, гадаете вы, чувствую отвращение, пренебрежение к любому, кто стоит, исчезнув себя, в миазмах и выдает полотенца за мелочь?

Вопрос.

…

Вопрос.

А какой еще раз был выбор?

ДЬЯВОЛ ЧЕЛОВЕК ЗАНЯТЫЙ

Три недели назад я кое-кому сделал приятное. Не могу сказать больше, иначе поступок лишится истинной, высшей ценности. Могу только сказать: добрый поступок. Для контекста поясню, что он связан с деньгами. Не в смысле просто «дать денег» кому-то. Скорее это можно расценивать как «переместить» денежный актив кому-то в «нужде». Для меня это настолько подробно, насколько возможно.

Совершенный мной добрый поступок случился две недели, шесть дней назад. Также могу упомянуть, что меня не было в городе — то есть, другими словами, меня не было там, где я живу. Объяснения, почему меня не было в городе, или где я был, или в чем заключалась общая ситуация, к сожалению, поставит под угрозу ценность того, что я сделал. Могу лишь упомянуть, что я был с одной дамой, дабы получатель денег ни в коем случае не мог догадаться, кто их ему занял. Я предпринял некоторые шаги, чтобы моя безымянность стала одной из важных моментов структуры операции, которая привела к перемещению денег. (Хотя деньги были, технически, не мои, но тайная операция, благодаря которой я их занял, совершенно законна. Возможно, кто-то удивится, каким образом деньги были не «мои», но, к сожалению, я не в состоянии объяснить детали. Однако это правда). И вот причина. Отсутствие безымянности с моей стороны уничтожило бы ценность доброго поступка. То есть это подкосило бы «мотивацию» моего жеста — то есть, другими словами, важным фактором моей мотивации стала бы не щедрость, а желание благодарности, любви и одобрения. Увы, этот эгоистичный мотив лишил бы добрый поступок любой вечной ценности и положил бы конец моим стараниям расцениваться как хороший или «добрый» человек.

Таким образом, я занял бескомпромиссную позицию относительно секретности моего имени в операции, и дама, у которой я был, единственная обладающая какой-либо информацией о договоре (она из-за своей работы может быть расценена как «инструмент» в перемещении денег), уступила, насколько мне известно, этому требованию.

Две недели пять дней спустя один из людей, в отношении которых я совершил добрый поступок (щедрое перемещение фондов предназначалось этим двум людям — точнее, супружеской паре в законном браке — но лишь один из них позвонил) позвонил и сказал «алло», и не знаю ли я случайно, кто ответственен за ________________, поскольку он лишь хотел сказать этому человеку «спасибо!» и каким за божьим даром оказались эти _______ долларов, которые пришли, казалось бы, словно из ниоткуда из ___________________________ и т. д.

Тотчас, дальновидно предусмотрев такую возможность, предварительно, я сказал, холодно, без эмоций, «нет», и что они лают совершенно не на то дерево, насколько мне известно. Однако внутренне я едва не умирал от искушения. Как хорошо известно, очень трудно сделать кому-то приятное и отчаянно не желать, чтобы они не знали, что личность человека, сделавшего это для них — вы, дабы почувствовать благодарность и одобрение и рассказать миллионам людей о том, что вы «сделали», чтобы стать широко известным как добрый человек. Как и силы тьмы, зла и безнадежности, это искушение часто может подавить всякое сопротивление.

Таким образом, импульсивно, во время этого благодарного, но и любознательного звонка, не предвидя никакой опасности, я сказал, после слов — в очень холодном тоне — «нет» и «не то дерево», что, хотя я и не имею информации, я мог бы легко представить, что такой таинственный человек, который на самом деле ответственен за ___________________, горел бы энтузиазмом узнать, как столь необходимые деньги, что они получили, будут потрачены — то есть, например, планируют ли они теперь страховку здоровья для их новорожденного малыша, или погасят задолженность по потребительскому кредиту, в коем они глубоко погрязли, или и т. д.?

Мой интерес, однако, был, всего в один фатальный миг, истолкован собеседником как косвенный намек от меня, что я, несмотря на предшествующие отрицания, разумеется, тот человек, что ответственен за щедрый, добрый поступок, и он в продолжение всего разговора стал щедр на детали о том, как они собираются потратить деньги на свои конкретные нужны, подчеркивая «боже-дарность», с тоном, передающим как благодарность, одобрение, так и что-то еще (если точнее, что-то практически враждебное, или пристыженное, или и то, и другое, хотя я и не могу подробней описать тон, который вызвал в моей памяти эту эмоцию). Благодаря водопаду эмоций с его стороны я, — к ужасу моему, слишком поздно — осознал, что только что, во время звонка, не только дал ему понять, что именно я ответственен за столь щедрый поступок, но и сделал это в тонкой, хитрой манере, которая показалась туманчиво эвфемистической, то есть применив эвфемизм: «кто бы ни был ответственен за ____________________», который, совместившись с проявленным мной интересом к «применению» денег, очевидно указывал на меня как истинно ответственного, но при этом вызвав мысль, вероломно, допускающую, что я не только тот, кто совершил такой щедрый и добрый поступок, но также что я очень «добрый» — то есть, другими словами, «скромный», «бескорыстный», «не движим желанием их одобрения» — человек, тогда как я даже не желал, чтобы они знали, что это я ответственен. И я, увы, выдал эти намеки так «хитро», что даже сам, до дальнейшего — то есть, до окончания разговора —, не понял, что наделал. Таким образом я проявил подсознательную и, кажется, естественную, автоматическую способность обманывать и себя, и других людей, что на «мотивационном уровне» не только совершенно лишило щедрый поступок, что я пытался совершить, всякой ценности и положило конец моим искренним стараниям быть тем, кого можно расценить как «хорошего» или «доброго» человека, но, увы, выставило меня в таком свете, что меня можно было расценить как «темного», «злого» или «без всякой надежды когда-либо искренне стать хорошим».