Короткая ночь - [25]

— Вы меня знаете, я человек благородный, — распинался Ярослав. — Ну хотите, я вам эти бумаги так отдам? Или просто порву их у вас на глазах, в камин брошу — хотите? Да поймите же вы наконец, не нужны мне ваши пески и худые коровы, мне порядок в моем имении нужен! А какой может быть порядок, когда у меня под боком ваши разбойники?

— Это ты, пан Ярош, натуральный разбойник, а не они! — перебил его пан Генрик. — И всегда ты был разбойник, и отец твой тоже, и все ваше семейство с большой дороги вышло, так-то-с! Хоть до последней нитки раздень ты меня, последнюю рубаху сними, пусть все кругом видят, какой ты есть бессовестный, а Длымь я тебе не отдам!

— Так ведь все равно по-моему выйдет, как вы не понимаете? — кипятился Ярослав.

— Да, выйдет, коли ограбишь ты меня, силой отнимешь — тогда выйдет! А по доброй воле — никогда, слышишь? Ни-ког-да!

Больше казачок ничего не узнал, но и этого было достаточно, чтобы понять: Островский затевает против пана Генрика какую-то контру, и это, безусловно, имеет отношение к длымчанам.

— Вот такие дела, — печально закончила Марыся. — Чует мое сердце, что скоро наш пан Генрик без угла останется, а мы все к Островским в неволю попадем. Да и вы тоже.

— Да ведь мы же вольные! — напомнила Леся.

— Ну а что с того толку? Хоть вы и вольные, а все же на панской земле живете.

Конечно, Леся об этом помнила. Просто она ловила последнюю надежду, как утопающий соломинку, а в душе давно знала: плохо их дело! Где уж им теперь Митраньку выручить — дай-то Боже свои-то головы уберечь! Бедный пан Генрик при любом раскладе недолго продержится, вопрос только во времени. А уж как попадут они под Яроськину руку — не видать им больше не покоя, ни воли! Задавит оброками, согнет в бараний рог, если и вовсе прочь не разгонит. Уж он-то, будьте покойны, лесного идола не испугается! Это гайдуки его темные всякой нечисти боятся, а сам Ярослав в эти россказни не больно-то верит. Хотя, кто знает: если вспомнить тот осенний день, когда ему вдруг стало худо после случайного бранного слова, сказанного про тот идол… Но и тут он, пожалуй, думает, что идол ни при чем, а просто так совпало.

И еще Лесю очень тревожила ее встреча с Ярославом по дороге из церкви. Несомненно, он узнал ее и вспомнил обо всем, что между ними случилось по осени, в гостиной пана Генрика. И теперь опасность грозила не только ее деревне, но и ей лично. Не забыл и не простил Яроська ни того звонкого шлепка по руке, ни серебряной булавочке, подаренной на память бедной Райкой. А они-то с Ясем еще радовались: коли уж Райку не поймали — стало быть, пронесло, беда миновала. А про то они и забыли, что если бы даже и не было никакой Райки и никакой булавки — все равно она уже сама по себе была для развращенного барина сладкой приманкой, а Яроська не привык, чтобы девки ему отказывали. Он привык к покорности, всю свою жизнь он имел дело лишь с беззащитными, либо с теми, кто сам был не против. Горемычная Райка не в счет: слишком робким и боязливым был ее протест. К тому же нельзя забывать, что именно Леся увела Райку из-под самого его носа.

А чтобы вот так — стать в позу, состроить гримасу, да при этом еще и ударить — нет, с таким он столкнулся впервые.

Вот как дорого глупость-то обходится, и как далеко за нею след тянется!

— Да, ты права, и о тебе у них тоже беседа была, — подтвердила Марыся, когда длымчанка высказала ей свои опасения. — Масла в огонь ты, конечно, добавила. Да только я думаю, ничего это уже не меняло, и без тебя бы все тем же кончилось.

Дома Леся, задыхаясь от ужаса, пересказала все, что услышала от Марыси. И, к ее огромному изумлению, домашние отреагировали совершенно спокойно. Они, оказывается, знали обо всем уже не первый день. Знали — и ничего не предпринимали.

— А что тут поделаешь? — пробурчал Савел. — Что толку шум-то поднимать?

— А почему же я ничего не знала? — возмутилась она.

— А что ты за птица такая, что тебе все знать надо? — пожал плечами Савел.

— А что ж, по-твоему, до меня это не касается? — притопнула она ногой.

— А хоть бы и касалось — ты-то сама что тут сделать можешь? — хмыкнул в ответ родич.

— Прав он, ясочка, — вздохнула Тэкля. — Не по твоей головке такие думы. Много будешь знать — худо будешь спать.

— Знать, судьба наша такая, — смиренно добавила Ганна.

Знал обо всем, оказывается, и Янка, знал и дядька Рыгор, с которым она потом говорила, пытаясь найти хоть какой-то выход, в душе понимая, что безнадежное это дело.

Знала и бабка Марыля, к которой Леся ходила гадать о будущем.

Однако именно благодаря бабке Марыле все страхи ее окончились.

Едва войдя в ее маленькую лесную хатку, Леся вдохнула давно знакомый, хоть и немного позабытый травяной дух, сухой и пряный, даже чуть сладковатый. Да и все в этой хатке было ей знакомо: и закопченные черные балки, и серая вислая паутина в углах, и связки сухого красного перца и лука, золотого и лилового, развешанные по стенам. Широкую лавку покрывала старая, вытертая и порыжелая от времени шкура медведя. Когда Леся попала сюда впервые, она решила, что именно так и должно выглядеть в старых сказках обиталище лесной ведьмы. А связки лука и перца, а также закинутые на матицу пучки трав и их пряный дух напомнили ей бабку Алену, которая сама была никакой не сказочной, а самой всамделишной ведьмой. И ведь она тоже здесь жила долгое время…