Коронованная демократия. Франция и реформы Наполеона III в 1860‑е гг. - [17]

Для подъема национального самосознания и укрепления престижа Франции на международной арене значительную роль сыграла победа в составе антирусской коалиции в Крымской войне 1853–1856 гг. Экспансионистские устремления империи наглядно проявились в колониальных захватах, в упрочении французского господства в Алжире (где в 1850-е гг. велась ожесточенная война с непокорным местным населением) и Индокитае; были установлены прочные дипломатические отношения с Китаем и Японией, туда неоднократно совершались торговые и научные экспедиции. Победы Франции возвысили ее авторитет в глазах европейских монархов; как писал Жюль Симон, «государи, напуганные европейскими революциями 1848 г., отдали честь этому выскочке: когда они увидели его силу, они признали его легитимным»[81]. Собственно, именно к этому и стремился Наполеон III.

Самым смелым проектом наполеоновского правительства стала экспедиция в Мексику 1862–1867 гг. с целью водворения на мексиканском престоле выгодного для Франции монарха (им должен был стать эрцгерцог Максимилиан, брат австрийского императора Франца-Иосифа) и предоставления новых выгод финансовой олигархии. Экспедиция окончилась провалом, в ходе мексиканской революции монархия была уничтожена, Максимилиан – расстрелян, что всколыхнуло недовольство французской буржуазии и общества в целом. Осуждению подвергалась и начатая в 1859 г. Итальянская кампания, предлогом для которой стала помощь Пьемонту в борьбе против Австрии, реальной же целью было получение Савойи и Ниццы в качестве «награды» за помощь. Противники этих войн осуждали их за лицемерие и откровенную жадность, полагая, что истинный престиж империи – в мирном сосуществовании с соседями и проведении прежде всего справедливой социальной политики[82]. Внешнеполитические действия империи ничуть не укрепили ее престиж, наоборот, подорвали его в глазах общественности. Опасным соседом империи становилась Пруссия, чья мощь и агрессия возрастали в войнах за объединение Германии, тем более, что она воспрепятствовала присоединению Францией Люксембурга. Видные политические деятели предупреждали императора об опасности конфликта со столь сильным соседом; более того, резкому осуждению подверглись антипрусские настроения бонапартистов как неуважение к правам и свободам немецкого народа, как грубое вмешательство в его внутреннюю политику, как эгоистический, воинствующий шовинизм, противоречащий исходному постулату Наполеона III о поддержке национально-освободительных движений в Европе, о праве каждой нации на свое государство: «Германия… не обязана жертвовать своими интересами в угоду нам и обрекать себя на жалкое существование, чтобы доставить нам радость господства»[83]. Иными словами, результаты внешнеполитических действий Франции накануне реформ были весьма неоднозначными.

Если наполеоновскому правительству удалось добиться значительных успехов в экономике, то ситуация во взаимоотношениях государства и общественных институтов была далеко не столь благополучной. Прежде всего эти сложности были связаны с характером политического режима Луи Бонапарта. Историки и современники, высоко оценившие экономические, социальные и внешнеполитические достижения Второй империи, тем не менее считают наиболее уязвимым и спорным ее моментом именно внутриполитическую систему и обеспечение политических свобод граждан[84].

Наполеон III полагал, что для упрочения своей власти и предотвращения новых беспорядков он может применить только метод своеобразного лавирования: сохранить фундаментальное достижение революции 1848 г. (всеобщее избирательное право), но при жестком контроле за деятельностью представительного органа и общественной жизни и практически неограниченных полномочиях исполнительной власти. Император прекрасно понимал опасное состояние общества в конце 1840-х гг.: набирающий обороты конфликт буржуазии и социалистов, заброшенность и бедственное экономическое положение крестьянства, обремененного налогами и при этом не участвующего в политических событиях. Ни социалистические, ни прежние «орлеанские» либеральные лидеры так и не завоевали доверия широких масс. Такая «свобода» грозила только новыми разочарованиями и бессмысленной жестокостью. Поэтому неудивительно, что произнесенное Луи Бонапартом слово «порядок» произвело в обществе столь магический эффект.

Император был убежден, что «свобода никогда не способствовала основанию прочных политических зданий, она венчает их, когда время их уже упрочило»[85]. В этом и была заключена программа деятельности бонапартистского правительства в первое десятилетие существования империи. Несомненно, император руководствовался одновременно рационалистическими и популистскими соображениями: прошедшая революция необратимо изменила французское общество, задала высокую планку в отношениях с государством, активизировала социальные движения и требовательность гражданина к правителю, который отныне мыслился как подотчетный гражданам. Пойти против интересов общества означало самоубийство власти. По словам императора, «Франция не желает ни возвращения к старому порядку, ни погружения в опасные и сомнительные утопии революции»