Коронованная демократия. Франция и реформы Наполеона III в 1860‑е гг. - [16]

. Ж. Симон отмечал, что никакие технические новшества не смогли улучшить условия труда рабочих, по-прежнему высоким оставался производственный травматизм, по-прежнему пролетарии обитали в тесных комнатушках или бараках при заводе[76]. По свидетельству современников, в частности, уже упоминавшегося нами Мишеля Шевалье, росла пропасть между пролетариатом Парижа и всей страны: столица была наименее люмпенизирована, в ней оставались нетронутыми старые промыслы, перешедшие на новые технологии и расширившие рынки сбыта, что сохраняло традиционного рабочего и существенно улучшало его материальное положение; поэтому парижский рабочий был гораздо шире образован и лучше ориентировался в политической обстановке[77]. Из таких рабочих нередко выходили лидеры республиканской оппозиции. Интернационал и социалистические идеи были делом рабочей элиты, наиболее просвещенных людей. Средний же пролетарий был едва грамотен и требования его были примитивны, он не разбирался в тонкостях концепций мыслителей-социалистов и вряд ли даже слышал о Манифесте коммунистической партии. В общей сложности, как полагает Л. Жирар, процесс «обнищания» пролетариата остался в прошлом, но его положение улучшалось медленно или оставалось стабильно тяжелым и требовало огромного внимания со стороны государства[78].

Экономический подъем, развитие промышленности и торговли отразился и на жизни городов. Так, в середине 1860-х гг. городское население составило уже 11,5 млн по сравнению с 9 млн в 1851 г. Крупные города, ставшие новыми промышленными центрами, привлекали рабочих из деревни; они же давали возможность профессиональной реализации и быстрого заработка средним слоям и крупной буржуазии. Население Парижа с 1851 по 1869 г. возрастает почти в два раза – до 1,9 млн человек[79]. Город становится не только одним из мировых финансовых центров: отныне это – блестящая столица Европы и в культурном, и в архитектурно-технологическом плане. С 1853 г. префект Парижа барон Осман по поручению императора принимает программу реконструкции столицы. В течение нескольких лет на смену узким средневековым переулкам и приземистым домам города пришли широкие бульвары и проспекты, были возведены новые небывало высокие для тех времен здания; были отреставрированы и открыты для посещения многие средневековые памятники; было построено несколько новых вокзалов, связавших Париж со всей Европой; город был оснащен канализацией и водопроводом согласно новейшим технологиям. (Что, впрочем, не помешало ряду парижских старожилов и представителей творческих профессий назвать его новый облик воплощением буржуазного китча.) Париж обрел тот облик и ту систему коммуникаций, которая действует в нем и по сей день. Париж Наполеона III по претенциозности и роскоши сравним, пожалуй, только с Версалем Людовика XIV; но, в отличие от «короля-солнца», наполеоновская столица должна была стать не личной прихотью государя, а воплощением технического и социального прогресса, городом, созданным для свободной и комфортной жизни его обитателей. Но и за этим скрывался хорошо продуманный популистский шаг: обновленный Париж должен был показать преимущество сильной исполнительной власти монарха перед хаосом демократической революции.

Нельзя не упомянуть, насколько ярко весь колорит и все парадоксы эпохи, а также ее социальные типажи, отражены в произведениях Эмиля Золя, летописца Второй империи, показавшего ее в своем многотомном романе-эпопее «Ругон-Маккары» сквозь призму повседневной жизни различных социальных групп: наряду с живущей многовековыми укладами деревней, практически не ощутившей перемен, Париж и виднейшие индустриальные центры являют собой локомотив будущего: биржевые спекулянты, банкиры и торговые центры, железные дороги, шахты, заводы, вызывающая роскошь столицы, развлечения и бурная артистическая жизнь. Депутат-бонапартист Эжен Ругон, финансовый воротила Саккар, директор роскошного парижского дома мод Октав Муре, куртизанка Нана, непризнанный художник Клод, лишившиеся работы шахтеры, честные скромные буржуа семья Шанто и доктор Паскаль – вот лица Второй империи, зеркало, отразившее все политические и социальные перемены эпохи. «Новая Франция», феномен, отраженный в одноименной книге современником Империи публицистом Л. Прево-Парадолем[80], была, бесспорно, детищем Наполеона III.

Внешнеполитическая программа также составляла важную часть бонапартистской идеи. Внешняя политика Наполеона III в первые 10–15 лет его правления вновь вознесла Францию на высоту могущественной, влиятельной державы на мировой арене. Безусловно, амбиции императора диктовались стремлением к реваншу за прошлые поражения, к возвращению эпохи славы его великого дяди, к признанию империи соседями: ведь престиж Франции сильно пошатнула революция 1848 г., не говоря уже о том, что после унизительных решений Венского конгресса 1815 г. реваншистские настроения в той или иной степени присутствовали среди французской политической элиты. В начале своего правления Наполеон III выдвинул внешнеполитический лозунг: «империя – это мир», подразумевая под этим дружественное сосуществование с другими державами. Кроме того, император был горячим сторонником идеи независимости и самоопределения наций и формирования государств по национальному принципу, чем в немалой степени объяснялось упрочение националистических и шовинистических концепций в самой Франции. Однако реальные действия правительства были далеко не столь миролюбивы, как было заявлено императором.